чего, например, человекообразная обезьяна понять никак не может? Представьте, что мы научили мартышку ездить на примитивном электрическом автомобиле (это несложно), а затем переходим к изучению правил дорожного движения. Можем ли мы научить её останавливаться по сигналу светофора? Конечно, это ведь элементарный условный рефлекс — как лампочка для собаки Ивана Петровича Павлова. Всё правильно, но есть одна малюсенькая проблема: обученная таким образом человекообразная обезьяна будет останавливать свой драндулет не на стоп-линии у светофора, а в том месте, где она заметит его красный сигнал. Заметит его за десять метров — остановится за десять, а за пятьдесят, так и за пятьдесят остановится. Она не может понять, что это условность, что реальное действие красного света начнётся для неё только на стоп-линии, несмотря на то что видит она его уже сейчас. Её лобным долям, что ты ни делай с их миелинизацией, никак не понять эту хитрость времени — видишь уже сейчас, а остановиться надо будет, когда доедешь до стоп-линии. Ситуация предпринимателя в каком-то смысле очень схожая, хотя и обратная: ты вкладываешь сейчас всё, что есть, плюс ещё берёшь кредит и залезаешь в долги, а твоя прибыль — фактическая, «чистая», после всех вычетов — возникнет ещё бог знает когда. Но он знает, что она возникнет, что она с неизбежностью появится в будущем, потому что это будущее для него — факт реальности, оно для него существует как настоящее.

По сути, все выглядит так, что «Капитал 1.0» взял будущее под свой контроль — ценности, ещё не возникшие в процессе производства, уже в каком-то смысле оказались в экономике как настоящие, реально (пусть и отложенно) существующие. Именно эта иллюзия «реальности будущего» и легла в основу следующего капитала — «Капитала 2.0», известного нам, в отличие от предыдущих, и по собственному опыту. Оставалось только её чуть-чуть подкрутить… В значительной степени за счет информационного бума, информатизации и развития современных технологий («Третья волна», по Элвину Тоффлеру) будущее стало услужливо казаться человечеству не только реальным, но ещё и бесконечным, неисчислимо долгим. Если предприниматель «Капитала 1.0» думал об определённом, можно сказать, исчислимом будущем — то есть держал в голове некий реальный производственно-потребительский цикл, и «товаром» всё-таки оставались реальные ценности (пусть и виртуализированные, потому что в значительной степени существующие лишь в не существующем пока будущем), то на этапе «Капитала 2.0», где граница будущего отодвинулась далеко за линию горизонта, ценностью стал уже даже не тот товар, который будет когда-то произведён, а просто доверие к участнику рынка как субъекту, который будет способен — в этом самом неисчислимом будущем — платить по своим долгам. Тот факт, что нарастающий навес совокупного долга человечества таков, что «вернуть» его в обозримом будущем не представляется возможным ни при каких обстоятельствах, участников рынка более не смущает — в конце концов, экономисты хорошо знают, что финансовый бизнес делается на процентах, а не на теле кредита (какие бы формы — векселей, облигаций и т. д. — он ни принимал).

Итак, сама обозримость нашего будущего уже больше никого не интересует, соответственно, можно отказываться от «золотых стандартов», включать любые «денежные агрегаты» («деньги повышенной мощности»), использовать невероятные мультипликаторы при оценке стоимости компаний и т. д. и т. п. — финансово-экономический сектор неизбежно надувается и исполняется круговой порукой взаимного самообмана. Понятно, что вся эта махина держится исключительно на представлении о постоянном, может быть, даже всевозрастающем росте производства и потребления благ — на этом новом нашем и сравнительно молодом представлении о будущем.

Но именно в этом месте мы и должны задуматься о потребностях человека, преображённых в новых условиях. Дело в том, что изменилась сама природа ценности: ценность теперь — это более не какие-то объекты материального мира (дома, заводы, пароходы), а то самое «доверие». И к этому тезису надо отнестись со всей серьёзностью. О каком росте производства и потребления благ можно говорить, если они более не являются прежней ценностью? Что будет пытаться произвести субъект рынка, кроме «доверия», если всё остальное этот рынок не интересует, а самого доверия оказывается вполне достаточно для осуществления на нём любых действий? Перед нами самая настоящая психологическая ловушка… И вот лишь несколько важных аспектов.

Во-первых, сознание значительной части «золотого миллиарда» оказалось полностью выключено из производственной логики: если мне доверяют, то какой-то фактический производственный процесс для меня уже неактуален, у меня и так может быть всё необходимое — дом в ипотеку, машину в кредит, и всё застраховать, чтобы снять с себя всякую ответственность. Это, конечно, ерунда (по крайней мере, кризис 2008 года кое-чему банки научил, хотя, зная логику менеджеров, а тем более продавцов…), но и сам этот способ думать вовсе не безобиден: необходимость работать и что-то производить перестаёт ощущаться как необходимость, теряется мотивация, а рентные установки, напротив, взмывают вверх и упираются в потолок — мне нельзя не доверять, поэтому я имею право на необходимые мне блага. При этом объективных критериев, кому доверять, а кому нет (то есть кто по-настоящему ценен, а от кого никакого проку не будет, особенно в отдалённом будущем), в виртуальной экономике, понятное дело, не существует. Но даже если мы и попытаемся их изобрести, они вряд ли убедят того, кто думает, что он бесконечно прекрасен просто по факту своего рождения (а для того, чтобы все поголовно думали именно так, современным гуманизмом сделано всё, что можно и нельзя), поэтому, даже несмотря на возможную (не будем нагнетать) абсурдность подобных ожиданий и требований, не следует надеяться, что они не возымеют реальной силы в случае грядущего кризиса.

Во-вторых, и с другой стороны, сами эти материальные объекты — дома, машины и т. д., с учётом их кажущейся доступности, начинают восприниматься не столь уж желанными — какой смысл обо всем этом страстно мечтать, если оно, в принципе, достижимо парой компьютерных кликов (ну, так, по крайней мере, нам говорят: «Есть вещи, которые нельзя купить. Для всего остального есть MasterCard»). Впрочем, потом со всем этим надо что-то делать, как-то за это отвечать, что-то кому-то платить — очевидно лишнее напряжение. Таким образом, от этих благ легче отказаться, но возникает вопрос — почему они есть у других, причем в таких гигантских количествах? И важно, что возникает сама идея этих «гигантских количеств», которые «почему-то» не распределены между достойными доверия (то есть всеми) членами общества. Не думаю, что могут быть эффективны попытки объяснить требующим социальной справедливости гражданам, что на самом деле никаких таких закромов с указанными «количествами» не существует — просто так выглядят долги и обязательства другого масштаба. Но даже если бы это и возможно было им объяснить, то что это изменило бы? Боюсь, что всё это может возыметь даже