– Я говорю, предки мои здесь жили, в деревенькето. Тут раньше деревенька была. А потом колхоз развалился, все отсюда разъехались. Участки раскупили. Дач вот понастроили. Домато деревенские снесли и построили себе хоромы. Ууу! Буржуи! – Он погрозил кулаком в сторону соседей справа.

– Пьешь?

– Нини. Ну, маленько. Как все, значит, не без этого. А кто не пьет?

– Встаешь рано?

– Как когда.

– Сегодня, например, когда встал?

– Так по поводу убитой дамочки меня, значит, уже допрашивали.

– А ты мне повтори. Ну, еще по одной закурим?

– Закурить можно. Только я этого, того… много не видел.

– Выстрелто слышал?

– Как не слыхать! Только мы к этому делу привычные. Здесь, дорогой ты мой товарищ, каждый выходной палят. У кого только этих ружей сейчас нет? Как выходной, значит, так опять: бабах, бабах, бабах.

– Зачем же они стреляют?

– Так ведь куплена вещь, использоваться должна. Они ж не виноваты, что к им никто не лезет!

– Но сегоднято не выходной день.

– Вот и я подумал, если бы именины али другой какой праздник, так палили бы к вечеру.

– И пошел проверить?

– Ну, пока глаза продрал спросоньято, пока, значит, умылся, оделся, не бежать же сломя голову…

– Пока опохмелился.

– Не без этого. Я на утро завсегда оставляю. На участокто я, конечно, заходить не стал.

– Почему?

– Не вхож, – коротко ответил мужичонка. – Прислушался: вроде все тихо, больше не палят. Ну и решил не соваться не в свое дело. Буржуито не шибко любят, когда им в рот заглядывают. Ну, я, значит, и пошел к себе. А от дома черный «мерс» отъезжает.

– Точно «мерс»?

– А то я не разбираюсь!

– За рулем кто был?

– Дамочка. Ничего себе такая, раньше ее здесь не видел. Хотя шикарные дамочки иногда приезжают! Особенно к тому буржую, что обитает в особняке с башенками. Ох, и дамочки приезжают! Но эта нет, эта, значит, другая.

– Понятно. Описать можешь?

– Тачку? А чего ее описывать? «Мерс» как «мерс». «Пятисотый».

– Дамочку.

– Вроде рыженькая, симпатичная.

– По фотографии сможешь ее опознать?

– Да, может, и не она убила?

– А кто?

– Да мало ли здесь народу шатается! Полезли, значит, в дом, а там хозяйка, ну и пальнули разок. Делото житейское.

– И часто у вас тут такие житейские дела происходят? – не удержался Амелин.

– В домато лезут? Бывает. На то меня здесь и прикармливают. За сторожа, значит. Ну, за всем, понятно, не уследишь. Всяко бывает.

– Кого еще видел?

– Да никого не видел.

– А если подумать?

– Нет, не припоминаю.

– Сколько он тебе дал? Или просто запугал?

– Да кого мне бояться, – отвел глаза сторож.

– А не тряхануть ли тебя как следует, гражданин Федин Егор? Без прописки небось в поселкето обитаешь?

– У меня все законно. И паспорт имеется, и штампик в нем налицо. И с чего это я буду на человека наговаривать? Если дамочку видел, так отпираться не стану. И по фотографии опознать смогу. А больше никого не было.

Амелин засомневался: а вдруг не врет? Спросилто он так, на всякий случай. А вдруг повезет? Хватит и того, что Федин без проблем опознает Австрийскую. Амелин встал со стула и спросил у сторожа:

– А что, еще ктонибудь в поселке остался?

– А как же. Журналист книгу пишет. Про мафию. Борец за идею.

– Откуда знаешь, что про мафию?

– А он как напьется, значит, так красный флаг на крышу вывешивает и гимн врубает. Ну и палит, само собой.

– Где он обитает, этот борец за идею?

– А пойдете назад по улице, до самого конца, и упретесь в трехэтажный кирпичный особнячок. На первом этаже гараж, сзади банька. Все чин по чину.

– Похоже, не бедствует борец за идею?

– Нини, им нельзя! Правду писать может только человек, независимый от власти денег, – со знанием дела сказал Федин.

– С ним, что ли, пьешь?

– Бывает. Он прислушивается к мнению народных масс. Ему для книги это полезно.

– И как ты насчет мафии?

– А мне все едино, что бузина, что рябина. Бедным не все ли равно, какая рука отбирает – правая или левая? Это они, значит, пускай между собой канаются, как отобранное делить, а я со стороны погляжу. Взять с меня не возьмут, потому как нечего, дать тоже не дадут, потому как самим мало.

– Философ. Не только с журналистом небось пьешь?

– Да всем, дорогой ты мой товарищ, компания нужна. Но про дамочку, которую убили, сразу скажу: не вхож был. Не пили они. Оно понятно: евреи. Не русские то есть.

– Почему евреи? – удивился Амелин.

– Так ведь в Израиль собрались! На исторррическую родину. А ято, дурак, все гадал: почему не пьют? Не порусски это.

Выйдя из калитки, Амелин посмотрел на часы и решил наведаться и к журналисту. Еще не поздно. Как там сказал Егор Федин? Вдоль по улице, пока не упрешься?

Уперся он вскоре в глухой забор и долго возился с хитрым замком в калитке. Проникнув на огороженную территорию, первым делом отметил полноприводную машину «Субару», о которой давно уже тайно вздыхал сам, но без всякой надежды на взаимность.

И тут навстречу Амелину выскочил огромный черный дог, капитану пришлось ретироваться обратно за калитку.

– Алекс, фу! – Появившийся на участке хозяин подошел к калитке, придержал за ошейник дога и гостеприимно сказал: – Заходите, заходите!

– А этот? – робко протиснувшийся на участок Амелин покосился на рычащую собаку.

– Не тронет, если руками махать не будете. Вы тоже из полиции?

– Что, заметно?

– Ну уж, конечно, не из налоговой инспекции. Тут с обеда суета. Все, как говорится, под Богом ходим… Ну, заходите, помянем.

– Что, хорошо знали покойную? – Вслед за хозяином Амелин прошел в красивую беседку, сделанную, видимо, по особому заказу.

– Да как сказать… Здоровались, конечно. Да, добрее надо быть к людям, добрее…

– Это вы к чему? Кстати, Амелин Евгений Георгиевич. Капитан полиции, сотрудник органов внутренних дел.

– Сокольников Михаил Валерьевич, журналист. – Они обменялись рукопожатием, ладонь у работника умственного труда была твердой, в мозолях, да и земелька на участке оказалась ухоженной.

– Работаете здесь?