— Если встретимся, обязательно верну, — благодарю за подарок. Винтовка в руках молодого лейтенанта — грозное оружие. Даже если оно с первой мировой.

— Беги, лейтенант, беги. Обязательно свидимся.

— Спасибо!

Выскакиваю в пустынный коридор. Все на улице, на завалах. Правильнее сказать, на баррикадах. Несусь к выходу и вспоминаю добрым словом дядю Сашу.

Я не могу знать, что в ту секунду, когда я, словно младший лейтенант, выпрыгиваю в коридор, шальная пуля-дурочка рикошетит от чугунного фонаря, отскакивает от сваленного набок дубового стола из приемной, перелетает через здание отделения, гасит инерцию о бампер автомобиля с номерными знаками У-555-Гы и на излете вонзается в сердце дяди Саши.

Все мы под случаем ходим.

— Лесик! Сюда!

Скатываюсь по ступеням, перепрыгиваю через раненого опера по особо важным. Бегу, пригибаясь, к тому месту, где Машка заняла для нашего отдела удобные места. Краем глаза замечаю, как студентки из медицинского волокут к отделению черное пальто, на котором шевелится изрешеченный пулями человек в форме постового. Вскрикивает, неловко взмахивая руками, одна из студенток и валится на

постового. Из ее спины торчит арбалетная стрела. Постовой сильно ругается, вспоминая родителей, всех, кого только удалось вспомнить. Опускаюсь рядом с Баобабовой.

— Видал, что творят, — Машка грызет где-то добытый початок кукурузы. — Засели в высотке и оттуда из арбалетов нас мочат. Тоже мне, Чингачгуки нашлись.

Прямо перед баррикадой распускается черным фонтаном взрыв. Куски разорванного асфальта гулко врезаются в шкафы и столы, барабанят по крышам перевернутых автомобилей.

— Артподготовка у них. — Машка осматривает огрызок, коротко замахивается и швыряет его через баррикаду. Туда, где засели Охотники. — Нате, подавитесь нашими человеческими кукурузинами!

В ответ на предложение прапорщика Баобабовой в то место, откуда она только что высовывалась, вонзаются штук десять стрел.

— С оптикой уроды работают, — сообщает Машка, устраиваясь поудобнее. — Тебе кто оружие доверил?

— Дядя Саша одолжил.

— А-а… Только ты на меня дуло не наводи. Ружье твое без предупреждения может бабахнуть.

Рядом лежащие опера и милиционеры весело ржут, не обращая внимания на артобстрел. Короткими перебежками к нам присоединяется Угробов. Я давно заметил, что капитаны с большой выслугой лет тянутся к молодым лейтенантам и еще более молодым прапорщикам.

— Задолбили снайпера. — Угробов плечом отодвигает сейф из отдела кадров и пристраивается правее меня. Выкладывает перед собой нехитрые капитанские пожитки. Два пистолета, три гранаты, пакет с мандаринами. — Пятерых уже отметили.

Так мы и до победы все не доживем. Баобабова, может, в атаку сходим? Как мыслишь?

— Перестреляют, как мышат, — сообщает свое мнение Машка, выглядывая в щелку на улицу. — Мы как на ладони у них. Обещайте, что после победы вы вокруг отделения окопчики выроете. Отсюда и до соседнего района. А Охотники, кстати, сейчас сами пойдут. Ну-ка, пригнитесь.

Машка с силой вдавливает мою голову в баррикаду. За спиной слышится гулкий вой, и крыльцо отделения, выложенное мрамором на средства богатых непосаженных меценатов, превращается в рухлядь, не подлежащую восстановлению.

— Ишь ты, — усмехается капитан, — а урна как стояла, так и стоит.

Над площадью нависает злая тишина. Я с трудом отбиваюсь от Машки, которая не забывает про свои прямые обязанности — защищать мою шкуру во что бы то ни стало. Осматривая притихшие улицы, доказываю, что сейчас не мирное время и старые приказы контуженых генералов недействительны. На что Баобабова, с молчаливой подачи Угробова, говорит:

— Война, Лесик, кончится. И моя задача сохранить тебя и твои способности для лучшей, мирной жизни. Тем более что и мама твоя об этом просила.

Стрела-дура, обманным путем умудрившись протиснуться сквозь плотные завалы, коротко звякнув, врезается в плечо Баобабовой, как раз в то место, где у прапорщика наколка в виде амура в памперсах. Неприятно тренькнув, сгибается в дугу и отскакивает.

— Видишь, — говорит Машка, поднимая стрелу, — а тебя бы насквозь.

Спорить с напарницей, после подобной демонстрации физических данных, неразумно. Если нравится Машке меня от пуль и стрел дурных прикрывать — я не против. Тем более, если мама просила. Машка зевает, кутается поплотнее в бронежилет.

— Леш, я вздремну пару минут. Если гости появятся, толканешь?

Поспать Баобабовой не удается.

На площади, со стороны универсама, появляются ярко-цветные фигуры, неторопливо двигающиеся в нашу сторону. По рядам защитников баррикады пробегает выразительный мат. Завершает народное выражение эмоций капитан. Угробов вскидывает пистолет и голосом, не терпящим возражений, кричит:

— Огонь по моей команде! Патроны беречь! Зря под пули не высовываться!

Затем торопливо докуривает бычок, сплевывает, поворачивается ко мне:

— Что, лейтенант? Как тебе подозрительная информация? Не думал, что лицом к лицу с разработками своими встретишься? Это тебе не привидения.

— Прорвемся.

— А нам больше ничего не остается. Или здесь, за шкафами, все ляжем, или восстановим технологическую справедливость.

В первый момент кажется, что начался дождь. Но быстрый взгляд на ясное и чистое небо опровергает ошибочное мнение. Это над головой свистит и шаркает свинец. Стучат о баррикаду тяжелыми градинами пули. Целые облака, целые тучи пуль.

Через площадь, не скрываясь, не таясь, идут Охотники. Около пятидесяти чужих существ, которым не сидится в своем мире. У каждого на пузе здоровенный автомат. И поливают из этих автоматов, дай бог. И вдоль и поперек. Только щепки от заботливо уложенных шкафов во все стороны летят. А про личные автомобили граждан даже говорить не приходится. Ни один цветмет не примет изрешеченный пулями металлолом.

— Одна пуля не страшно, — поясняет капитан, снимая с предохранителя пистолет. — Слабенькие у них пули. Вот если оптом, с десяток, получишь, тогда ползи к медичкам. Может, и выкарабкаешься. И не надейся, что у уродов этих компьютерных магазины кончатся. Знаешь, что самое неприятное, лейтенант? У них, у Охотников, патронов, как семечек. Полные карманы. Так что не зевай.

Я не зеваю. Я смотрю через спиленную мушку на врага. Тщательно целюсь, выбрав себе здоровенного мордоворота в цветастой униформе и в каске на полфизиономии.

Капитан Угробов, перекрестившись, хоть и не верил он в бога до этой минуты, встает на колено:

— Всем приготовиться! По моей команде! Прицельно! За родное восьмое отделение…

Кажется, мир затаил дыхание, ожидая, когда бывалый опер и начальник восьмого отделения скажет последние предстартовые слова.