Если обвиняемый не появлялся, в качестве общепринятой процедуры обвинитель перекликал его, то есть сам давал клятву именем всех святых, что сказал правду, и шесть надежных и проверенных фрайшоффенов клялись, что верят в сказанное им.

Древние законы фемы делали существенное различие между посвященным и непосвященным, причем с большим преимуществом в пользу первого. Обвиняемый, если был посвященным, мог оправдаться, возложив указательный и средний пальцы на обнаженный меч и поклявшись всеми святыми, «что он невиновен в вещах и проступках, которые упомянуты судом и которые поставлены ему в вину обвинителем, да поможет ему Всевышний и все святые». После этого он бросал крестный грош (возможно, крейцер) в сторону суда и уходил, и никому не было позволено задержать его или воспрепятствовать ему. Однако, если обвиняемый не являлся посвященным, он не мог очиститься подобным образом, а истина устанавливалась на основании приводимых фактов.

Очевидно, что подобные правила могли нормально существовать лишь в те времена, когда никто, кроме людей с безупречной репутацией, не принимался в общество. По мере того как данное сообщество деградировало, это различие постепенно перестало проявляться, и факты устанавливались исходя из приводимых доказательств без какого-либо учета высоты положения обвиняемого.

Обвинитель мог воспрепятствовать обвиняемому столь легко очиститься, принеся собственную клятву, подтвержденную шестью компургаторами, в правдивости своего обвинения. Если обвиняемый желал привести эти доводы, ему требовалось представить тринадцать или двадцать компургаторов, которые поклялись бы в его невиновности. Если ему удавалось представить последнее количество, он считался оправданным, поскольку закон не позволял превышать это число. Но если у него было лишь тринадцать человек, обвинитель мог обойти его, приведя двадцать свидетелей, которые поручились бы уже за его правдивость.

Если обвинитель доказывал вину подсудимого, он выходил и просил председателя суда вынести справедливый приговор. Фрайграф никогда не брал на себя обязанность определения вердикта. Он всегда поручал это одному из заседателей. Если заседатель считал, что вопрос слишком сложен для него, он присягал, что дело обстоит именно так, и суд тогда поручал это другому, который также мог избавиться от ответственности подобным образом. Если ни один из заседателей не был в состоянии вынести решение, вопрос переносился на следующее заседание суда.

Если же заседатель брал на себя обязанность определения вердикта, он по своему усмотрению мог сделать это самостоятельно или удалиться, чтобы посоветоваться с другими заседателями и присутствующими. Чтобы вердикт имел силу, его необходимо было вынести совещательным путем, в противном случае его можно было оспорить. Должен ли был заседатель принять решение, исходя из мнения большинства, неясно. Когда решение было принято, заседатель со своими коллегами появлялся перед трибуналом и передавал вердикт председателю, который после этого выносил приговор. Каковы были наказания за различные преступления, было секретом, известным лишь посвященным. Но если они карались смертной казнью, повешение, на что намекала лежащая на столе петля, было способом приведения приговора в исполнение.

Если обвиняемый не появился и вследствие этого был объявлен вне закона, его объявляли приговоренным следующей ужасной формулировкой: объявлялось, что «он должен быть исключен из общественной жизни, лишен всех прав и свобод, нигде не найдет он покоя и милости, лишь виселица назначена ему. Должны быть прерваны все связи христиан с ним, и должно так обходиться с ним, чтобы он чах в своем собственном теле и никогда бы вновь не расцвел и не возвысился каким-либо образом. Его жену следует считать вдовой, а детей – сиротами. У него не должно быть ни почета, ни прав. Шея его достанется воронам, тело всем тварям земным, птицам небесным и рыбам в воде, а душа отдана Всевышнему» и т. д. и т. п.

Когда после объявления приговоренного вне закона проходил год и один день, все его имущество переходило в доход императора или короля. Правитель, город или община, на которых был наложен такой приговор, теряли при этом все свои свободы, привилегии и льготы.

Если в качестве приговора была назначена смертная казнь, председатель суда выкидывал из-за ограждения трибунала петлю, шоффен плевал на нее, а имя приговоренного вносилось в кровную книгу. Если преступник находился среди присутствующих, его немедленно хватали, и, согласно традициям Средних веков, когда, как и на Востоке, к обязанностям палача не относились презрительно, задача приведения приговора в исполнение поручалась самому молодому из присутствующих шоффенов, который тут же вешал его на ближайшем дереве. Статус преступника должным образом учитывался и в этом процессе, поскольку тех, кто был посвящен, вешали на семь футов выше остальных, так как их вина считалась более серьезной. Если приговоренный отсутствовал, то, как уже описывалось выше, все шоффены пускались на его поиски, и где бы они его ни поймали, то вешали без всяких дальнейших церемоний.

Приговор держался в строжайшем секрете от всех непосвященных. Его копия, написанная в общепринятой форме и заверенная семью печатями, выдавалась обвинителю.

Таким образом, видно, что процедуры в судах фемы находились в строгом соответствии с нормами справедливости и даже немного тяготели к милосердию. Но это было еще не все: право на апелляцию гарантировалось обвиняемому в случае, если один из совещавшихся шоффенов был не согласен с вердиктом или если свидетели противоречили друг другу в своих показаниях и, наконец, если принятое решение казалось несправедливым и неприемлемым. Последний пункт предоставлял широкое поле для возможности прибегнуть к апелляции, поскольку крайне редко бывает так, чтобы приговор не казался несправедливым или слишком суровым той стороне, которой его вынесли. Однако требовалось, чтобы протест был заявлен сразу после оглашения приговора или, по крайней мере, до роспуска суда. Сторонам разрешалось удалиться на несколько минут, чтобы посоветоваться с сопровождающими их друзьями. Если они не заявляли, что будут опротестовывать решение суда, приговор объявлялся окончательным и запрещалось под страхом сурового наказания оспаривать его в любом другом суде. Если кто-то из них решался подать протест, обе стороны были обязаны оставить залог de lite prosequenda. Если одна из них, будучи бедняком или чужеземцем, не была в состоянии внести залог, клятвы было достаточно, поскольку, как гуманно и справедливо выражался закон: «Чужеземец и бедняк должны иметь возможность искать справедливость в Священной Римской империи так же, как ее жители и богатые».

Апелляция подавалась в генеральный капитул Тайного закрытого трибунала Имперской палаты, которая обычно, если не постоянно, заседала в Дортмунде, либо императору или королю как верховному руководителю трибунала. Если монарх входил в число посвященных, он мог рассмотреть обстоятельства дела самостоятельно, в противном случае он должен был поручить изучение вопроса тем из своих советников, которые были посвященными, или направить посвященных уполномоченных, но последнее могло иметь место лишь в Вестфалии. Существует множество примеров подачи подобных апелляций. Наконец, протест мог быть направлен наместнику императора, который в этом случае сам разбирался в деле при помощи посвященных шоффенов либо передавал его рассмотрение генеральному капитулу, на котором он председательствовал. Его приговор или решение генерального капитула у императора уже не опротестовывалось.