много внимания уделили разграничению двух типов рефлексий, что нам необходимо было показать принципиально важную вещь: бытие – это кульминационный момент (см. Рис. I) возникновения нового смысла (т. 3) и Истина (т. 5) как результат трансформации бытия есть следствие бытия, а не его причина.

Правда можно рассуждать и несколько по иному: если возникновение нового смысла, трансформируемое в конечном счете в то, что мы называем Истиной, это и есть зарождение Истины, то оно абсолютно тождественно бытию. То есть, бытие – это и есть Истина в своем зарождении. Но историческому ходу развития метафизики было угодно представить истину как нечто мысленно уже сформировавшееся и даже оформленное в знакомую нашему сознанию оболочку. Вот почему мы все-таки остановились на временном причинно-следственном разнесении бытия и Истины, поскольку процесс самозарождения и возникновения (бытие) мы никак не можем отождествить с вполне устоявшейся и уже оформленной мысленной конструкцией, как не можем отождествить процесс строительства совершенно нового сооружения, положим, коллайдера, с самим этим сооружением в своем готовом для функционирования виде.

Кроме того, разница между бытием и Истиной хотя бы еще и в том, что Истина после своего внедрения оказывает практическое воздействие как на духовную, так и на материальную жизнь общества – для этого она и возникает, – а вот акт и процесс бытия – всего лишь сугубо личное и временное событие индивида, в интеллекте которого зародилась эта Истина. И это событие никак не отражается на мире, отражается лишь его результат, то есть Истина как мысленная конструкция, имеющая ценностно-смысловое содержание. И таких событий в жизни индивида может быть великое множество: лишь бы было дарование к созданию, обнаружению и «пониманию» подобных конструкций.

Таким образом, как мы теперь видим из вышеизложенного, одной из самых банальных причин как возникновения путаницы в метафизических понятиях, так и забвения бытия является в основном малозаметность бытия, разная его трактуемость мыслителями и не только трудность выделения основных его моментов и моментов с ним сопряженных, но и разная интерпретация этих моментов. Да к тому же неразличимость рефлексий-I и II ступеней во многом не способствовала прояснению реальной картины процесса продуктивного мышления. Это только сейчас мы можем с уверенностью сказать, что нет такого пути к Истине, который был бы способен миновать как обе рефлексии, так и момент бытия (возникновения идеи) вместе с примыкающими к нему с обеих сторон разрывами: весьма длительным инкубационным этапом и совсем короткой допонятийной фазой. (См. Рис. 1).

И в заключение данного раздела в качестве иллюстрации к нашему не раз заявленному тезису о том, что, чем продуктивнее мышление философа, тем незаметнее для него самого его собственное бытие, проявляемое в актах интуиций и озарений, можно было бы привести Ницше с его определениями бытия как жизни, как воли к власти, как «вечного возвращения равного». То есть бытие для Ницше, в противовес парменидовскому пониманию бытия как чего-то прочного и неизменного, – это процесс становления с непременной тенденцией к увеличению чувства власти.

Причем ницшевская философия становления отказывает в праве гражданства понятию «бытие»:

«…нельзя допускать, вообще, никакого бытия, потому что тогда становление теряет свою цену и является прямо бессмысленным и излишним»15.

Как полагает Ницше:

«Становление не имеет никакого конечного состояния как цели, оно не упирается ни в какое-либо «бытие». (Там же)

То есть, становление по Ницше – некий жизнеформирующий процесс, не имеющий каких-либо реперных точек, то ли свойственных ему самому, то ли отделяющих его от чего бы то ни было.

«– Душа и дыхание и жизнь равно предполагают esse.

То, что живет, и есть бытие: больше никакого бытия нет»16.

заявляет он. Таким образом, в представлении Ницше бытие как становление не является каким-либо выделенным моментом, которому что-либо предшествовало или последовало. И он, быть может, именно в силу своего, хотя и интуитивно-инсайтного, но равномерно-интенсивного стиля мышления склонен к представлению бытия как постепенного становления. Многое зависит от того, как философ воспринимает собственную манеру мышления и как он ее интерпретирует в метафизической терминологии. Влезть в «шкуру» другого мыслителя, понять и реконструировать, как он мыслил, мы не можем, а потому и воспринимаем что-либо из собственного «нутра» и интерпретируем с высоты своей «колокольни». Мы все разные и ничего удивительного в этом нет. Здесь надо просто договориться, каким термином назвать то или иное явление или тот или иной процесс. Главное, чтобы это явление и этот процесс были не фикцией, а имели свое место проявления в реальной действительности нашего внутреннего существования и воспринимались то ли на чувственном, то ли на интеллектуально-сознательном уровне. А как это будет названо – не столь важно.

5.5. Стиль мышления, как стиль выражения

А сейчас мы несколько отклонимся от нашего дальнейшего повествования и, исходя из принципиального отличия ментального уровня (то есть уровня допонятийного), куда вдруг является ничем пока не выразимая идея, от уровня сущностного, на котором она раскрывается нами и оформляется в мысль, попытаемся хотя бы еще на один шаг продвинуться в понимании того, в чем различие идей научных (технических) и идей эстетических. Или вопрос по другому: в чем особенность творческого мышления художника, а в чем – ученого (изобретателя). Начнем с того что мы уже бессчетное количество раз говорили о том, что явившуюся нам научную (техническую) идею, мы понимаем на сознательном уровне, а эстетическую – на бессознательном. Почему так получается? Скорее всего, загадка кроется в том, на каком уровне – ментальном или сущностном – может оказаться в конечном счете разворачиваемая нами из идеи мысль. Или может быть она «застревает» где-то в промежуточной зоне. Но почему она оказывается именно там, где оказывается?

Как нам давно уже известно из многочисленной литературы по научному и художественному творчеству, ученый или изобретатель, хотя порою и не без труда, но все же разворачивает явившуюся ему идею в вполне конкретную мысль, а вот художник, испытывая в аналогичном процессе «муки творчества», не достигает этой цели. То есть, если идея ученого (изобретателя) переводится с ментального уровня на сущностной, то идея художника не может похвастаться подобной легкостью. Спрашивается, почему? А причин для этого, скорее всего, лишь две:

1. Либо на сущностном уровне у художника нет достаточных и вполне адекватных средств, которыми он мог бы выразить свою идею.

2. Либо эта идея уже на ментальном уровне не видится художнику в достаточно четких очертаниях.

Попытаемся проанализировать каждую из этих причин. И здесь нам на помощь могло бы прийти объяснение, связанное с