"Сатре нужен один царь, - мелькнуло у Сатвамы, и он усмехнулся. - Страна уже устала от междоусобиц тиресов, один из которых проливает сладкие слезы, другой посылает своих «верных» в огонь… впрочем, Дварны больше нет. А Одаса… пустое место».

Сатвама подошел к Тесайе. Тот протянул перед собой окровавленную руку. Полные губы беззвучно что-то шептали.

– Это на благо Сатры, - не обращая внимания на застывшего с огромными, расширенными глазами Орхейю, Сатвама ударил тиреса острием в живот.

Хрипя, Тесайя сполз по стене и упал, съежившись в луже крови. Орхейя с безумным взглядом хватал ртом воздух.

– У Сатры один царь! - возгласил Сатвама. - Тесайя умер. Дварна мертв.

Над площадью повисло молчание. Вдруг заревели от восторга "верные" Сатвамы. Крик подхватили наконец и остальные небожители, даже Кесара - бывший приближенный Тесайи. Только художник Орхейя, дико озираясь, вскочил и бросился прочь, с неожиданной силой расталкивая толпу.

Перекинув руку Дайка себе через плечо, Гвендис поддерживала его. Дайк не только выбился из сил - он был изранен. Ни одна рана не была опасной, но от них рубаха Дайка пропиталась кровью, и сам он начал слабеть. Потрясенная смертью Тесайи, Гвендис торопила его: «Пойдем!» Ей хотелось лишь одного: поскорее увести Дайка из этой страны ужасов.

А Эрхе-Алтан среди ночи гнала свою мохнатую лошадку туда, где пылало зарево. Его алый отблеск смешивался с рассеянным светом луны, и лицо Эрхе озарялось то призрачно-белым, то розовым. Черные косы, спадающие из-под островерхой шапки, били ее плечам.

Оказавшись на узкой дороге между неуютных каменных юрт, Эрхе увидела: здесь и правда война. Ее лошадка смело переступала через убитых, которые порой попадались ей на пути, откуда-то доносились причитания и женский плач.

Эрхе хмурилась: она боялась, что Сполох тоже где-нибудь лежит мертвый. Ветер сильно пах дымом. Полудикой прыгучей лошадке Эрхе это совсем не нравилось, да и степнячке было не по себе с того самого мига, как ее лошадь перескочила через руины стены. Эрхе привыкла к своему особому умению чувствовать степь, которое передалось ей от матери-ковыльницы. О таких, как она, говорится, что они видят на сажень сквозь землю. Эрхе и правда особым чутьем находила воду, не приглядываясь, знала, где направление на полночь и на полдень, где восход и закат, и сколько времени остается до сумерек. А здесь, в каменном стойбище, хотя из мостовой там и сям торчали пучки прошлогоднего ковыля, Эрхе утратила чувство направления. «Плохое место», - думала она.

Пару раз, заслышав шум драки, Эрхе направляла лошадь туда, - вдруг Сполох?.. Но дрались всякий раз какие-то чужие люди. И Эрхе уносилась от них верхом, а они с недоумением и страхом провожали ее глазами.

А вот опять дерутся на узкой дороге, которая ведет на большое, колышущееся огнями каменное поле! Сколько врагов нападает на одного, а он не сдается!

И вдруг Эрхе встрепенулась: это же Сполох. Зоркий глаз степнячки даже в сумраке угадал знакомую стать, льняные волосы, перехваченные ремешком. Сердце отчаянно забилось от радости, с пронзительным кличем Эрхе натянула лук.

А Сполох по дороге на площадь, зажатый в кольце погромщиков, уже было простился с жизнью. В помрачении схватки он не слышал стука копыт. Мимо его уха просвистел воздух. Небожитель, который занес над ним меч, замер и захрипел, поднял руку к горлу. Из горла торчала прилетевшая неизвестно откуда стрела. Сполох попятился и обернулся. Прямо на него из темноты улицы несся приземистый конь с маленьким всадником, державшим в руках лук. Всадник осадил коня и спрыгнул с седла. Сполох узнал мохнатую лошадку Эрхе и саму дочь ковыльницы в островерхой шапке, с рассыпавшимися по плечам черными косами. Кочевница дико крикнула: заслышав этот клич, ее лошадка была приучена пускаться вскачь. Маленькая мохнатая лошадь унеслась прочь, а Эрхе вырвала из ножен саблю и оглянулась на Сполоха - сверкнули белые зубы: «Я тебя нашла, северянин!»

Множество небожителей с площади пошли вслед за Гвендис. Она обещала вернуть им сердце Сатры возле руин Стены.

По пути наткнувшись на кучку погромщиков, Сатвама приказал своим «верным» их разогнать. Погромщики бросились врассыпную. Сполох с палицей и Эрхе с легкой саблей остались стоять посреди улицы. Ночной сумрак уже рассеивался, небо серело. Эрхе оглянулась на своего северянина и увидела, что у него лицо все выпачкано сажей. Эрхе против воли удивленно заулыбалась, но он смотрел по-прежнему, упрямо нахмурив брови.

Гвендис поддерживала под руку Дайка. Серый их охранял, пристроившись сбоку, но, увидев Сполоха, одним движением мощных лап оказался около него - точно перелетел. Такого прыжка даже трудно было ожидать от громадной собаки. А Серый, тихо заскулив, сел у ног Сполоха, глядя на него полными укора карими глазами.

– Ничего, брат Серый, больше я тебя от себя не отошлю, - пообещал парень, понимая его так ясно, как будто пес говорил человеческим языком.

Сполох одобрительно положил руку на холку Серого.

Толпа продолжала иди вслед за Гвендис и Дэвой, от которых зависела судьба сердца Сатры.

Все больше светало. Было видно, что плащ и подол платья Гвендис от скачки верхом заляпаны грязью. Волосы ее совсем рассыпались, длинные пряди свисали на лицо, она отбрасывала их движением головы. Полуодетый Дайк в изорванной рубахе дрожал от холода.

– Сполох! - у Гвендис упала тяжесть с души. - Ты жив!

Тот, тяжело дыша, перевел на нее взгляд.

Эрхе узнала Гвендис. Глаза дочери ковыльницы заблестели, заблестели и зубы. Толстые черные косы свисали, перекинутые на грудь, до самого пояса.

– Гвендис! - Эрхе, стащив с головы шапку, подбежала к подруге. Гвендис со слезами на глазах протянула ей свободную руку. Пальцы девушек сплелись.

– Какая долгая была зима, - вздохнула Эрхе. - Я скучала, скучала и прискакала. Твой друг сильно ранен? - Эрхе встревоженно кивнула на окровавленную одежду Дайка.

– Это все вздор, Эрхе, - глухо ответил за себя Дайк.

До сих пор он никогда не бил насмерть - во всяком случае, на своей короткой памяти. Не собственные раны, а пролитая нынче кровь небожителей и ночной погром Сатры давили на его душу, как рухнувшая плита Стены.

Гвендис слышала, как трудно ему дышать, как у него колотится сердце.

– Потерпи, - шепнула она ему.

Дайк решительно выпрямился, но словно какой-то мрак застилал ему глаза. За окоемом уже встало солнце. А Дайку чудилось, что теперь ему навсегда придется нести в себе этот мрак разгромленной Сатры.

Путь через степь был каторжным. И кибитка пропала в Сатре, и нужные в походном хозяйстве вещи. У Дайка не было даже плаща, он остался в нижней рубахе, и та изорвана и перепачкана кровью. Выручил Геда - отдал ему свой. Геда увел мать и рабов в заросли, они прихватили с собой из дома все, что успели.

Тирес Сатвама получил сердце Сатры назад.