Филида ответила:

— Я подумала, что так надо.

Элиот развернулся и подошел к жене.

— Кто-нибудь видел тебя, когда ты приходила или уходила?

— Кажется, нет.

— Во сколько это было?

— Не знаю… в одиннадцатом часу. Я пробыла в кабинете минут двадцать, но, честное слово, точно не помню. Я тогда не смотрела на часы.

— Что значит «тогда»?

На лице Филиды отразился испуг. Она подошла ближе.

— Потом я легла спать… и проснулась… потому что приснился кошмар. А когда я открыла глаза, мне показалось, что я слышу крик. Элиот, ты думаешь, что…

Он быстро спросил:

— И ты посмотрела на часы? Сколько было времени?

— Едва за полночь… может, прошло всего полминуты. Я включила свет и выглянула. Значит… это случилось тогда?

— Похоже на то. Послушай… не распространяйся об этом ни с кем. Ты вернулась к себе около десяти, легла спать и проспала до утра. Ты ничего не слышала и ничего не знаешь — вот твоя тактика. Молчи как рыба. Ты меня слышишь?

Она отозвалась:

— Я… не уверена…

Элиот схватил Филиду за плечи и встряхнул.

— Ты слышала, что я сказал? Ты сделаешь то, что тебе велено! Я не хочу, чтобы ты в это впутывалась, и точка!

Что-то в глубине души Филиды запело. Если бы Элиоту было наплевать на нее, он бы так не злился. А он страшно разозлился. Ее муж стоял, до синяков стискивая ей плечо. Она опустила голову, скрывая то, что не желала выказывать. И в это мгновение открылась дверь — вошла Грейс Парадайн.

Успев собрать в высокий пучок волосы, она не нашла времени переодеться и была в халате сливового цвета и шлепанцах, отделанных мехом. То, что увидела мисс Парадайн, несомненно, могло подать повод к неверному толкованию: Филида стояла, опустив голову, а Элиот держал ее за плечи. Это напоминало незавершенные — или едва начавшиеся — объятия. Глаза Грейс Парадайн блеснули, когда она спросила:

— Что здесь происходит?

Элиот пожалел, что приличия воспрещают ему дать ответ, мгновенно пришедший на ум. Нельзя пикироваться с женщиной, которой предстоит узнать, что она только что лишилась брата в результате несчастного случая. Он лишь бросил:

— Филида вам расскажет, мисс Парадайн. — И вышел из комнаты.

Грейс Парадайн подошла к Филиде и обняла ее.

— Ну, девочка, не расстраивайся. Я даже не думала, что… Да как он посмел сюда прийти? Это возмутительно! Но, пожалуйста, не огорчайся, я уж позабочусь, чтобы впредь такое не повторилось.

Филида не поднимала лица. Она негромко ответила:

— Я расстроилась не из-за Элиота, тетя Грейс.

Грейс Парадайн застыла.

— А из-за чего?

Филида собралась с силами. Если именно ей предстояло сообщить страшную новость, нужно было сделать это быстро, поэтому она продолжила:

— У нас беда. Элиот пришел, чтобы рассказать. Случилось нечто ужасное. Дядя Джеймс…

— Что?! — в ужасе произнесла Грейс Парадайн.

— Тетя Грейс… он умер.

Семья собралась в гостиной мисс Парадайн — красиво обставленной комнате с темно-синими шторами и мебелью, обитой такой же тканью. Там стояли несколько кресел в стиле XVIII века и старое ореховое бюро, на гладких кремовых стенах висели полдесятка неплохих акварелей. Но в первую очередь внимание привлекали и удерживали многочисленные фотографии Филиды, снятой во всех ракурсах, — с раннего детства до недавних журнальных вырезок. Разумеется, за одним примечательным исключением. Нигде, хотя бы на любительском снимке, не было Филиды в свадебном платье. Фотографии запечатлели Филиду Парадайн, а не Филиду Рэй. Впрочем, лишь посторонний человек удивился бы этому. В семье слишком привыкли, чтобы обращать внимание, — а сейчас здесь собрались только свои. Грейс Парадайн, Фрэнк и Бренда Амброз, Марк и Ричард Парадайны — сестра, пасынок, дочь, племянники. И Филида.

Мисс Парадайн держала речь, когда в комнату вошел Элиот Рэй. Он закрыл за собой дверь и окинул взглядом присутствующих — Грейс Парадайн и Филида на кушетке, Марк у окна, спиной к собравшимся, Фрэнк Амброз и Дики у камина (Фрэнк стоял, облокотившись на каминную полку, Дики крутил какой-то шнурок, оба явно напряжены и растеряны). Бренда, прямая как кол, в старинном кресле, черная фетровая шляпка чуть съехала набок.

Грейс Парадайн не обратила никакого внимания на то, что дверь открылась и закрылась. Она продолжала низким звучным голосом:

— Я сомневаюсь, что здесь могут возникнуть какие-либо вопросы. Брат был не в себе. Не помню, когда я в последний раз испытала такой шок. Нет никакой необходимости упоминать о случившемся — это было бы величайшей несправедливостью по отношению к его памяти. Он никогда бы не сказал такое, находясь в здравом уме. Это… — низкий голос задрожал, будто у мисс Парадайн перехватило горло, — …это так мучительно. Мы все понимаем, что произошло, и, несомненно, хотим забыть как можно быстрее. Мы не желаем помнить Джеймса таким…

Она слабо улыбнулась и обвела взглядом остальных.

Поскольку Марк стоял, отвернувшись, невозможно было понять, о чем он думал. Бренда сидела с упрямым видом, Фрэнк Амброз — с мрачным и недоверчивым. Только Дики как-то отреагировал на слова Грейс Парадайн. Элиота подчеркнуто игнорировали, но первым заговорил именно он. Он выступил вперед, присоединившись к компании у камина, и сказал:

— Насколько я понимаю, вы обсуждаете, рассказывать ли полиции о том, что случилось за ужином вчера вечером.

— А с какой стати? — с вызовом поинтересовалась Бренда — это было так неожиданно, что все уставились на нее. — Это наше дело.

Дики кивнул:

— Конечно. Зачем кому-то знать? Чушь какая! Не понимаю, что тут обсуждать. Тетя Грейс права: никто не сомневается, что вчера вечером дядя был не в себе. Я решил, что он слегка спятил — наверное, и вы так подумали. Конечно, все это очень грустно и неприятно. Бредовая идея, как еще можно сказать. Ночью он вышел на террасу, как всегда, чтобы посмотреть на реку, и упал с обрыва. Наверное, закружилась голова. Очень скверно, но мы ведь не хотим усугублять ситуацию и делать из мухи слона.

— Да, дело скверное, — сказал Фрэнк Амброз и добавил: — Вряд ли полиция будет задавать вопросы, на которые мы не сумеем ответить. С чего бы?

Но его голос звучал без особой уверенности. Слова Фрэнка лишь обескуражили собравшихся.

Нарушая затянувшуюся мрачную паузу, Элиот произнес:

— Нас спросят, вел ли он себя вчера вечером как обычно, и захотят узнать, кто видел его последним.

На сей раз тишина была не просто мрачной, но казалась взрывоопасной. И вновь паузу нарушил Элиот. Он повторил то, что сказал Филиде: