— Письмо, только это некий запрос, датированный несколькими годами позже. Всего лишь случайность.

— Думаю, сэр Стивен откуда-то усвоил свой инстинкт каталогизации. Вы уверены, что письмо сюда не относится?

Снова развернув листок, Харриет принялась читать. Ее глаза расширились, она перевернула страницу, пытаясь отыскать подпись, и снова вздохнула, не обнаружив ее.

— Вы правы, Краудер. И это ваша весьма досадная привычка.

Анатом вернулся к своему креслу, держа в руках дневник старого судьи, и, прежде чем сесть, поклонился Харриет. Она бережно разгладила листок.

— Я прочту вам письмо. Двадцатое марта тысяча семьсот сорок восьмого года. «Уважаемый сэр, я пишу вам, дабы задать вопрос, однако боюсь, что мне придется просить вас доставить свой ответ косвенно, тайно. Я знаю, вас это не обрадует. И все же я чувствую — я опасаюсь, сэр, — что этот вопрос необходимо задать и что на него должен быть дан ответ. Надеюсь, вы согласитесь с этим. Я слышала, что несколько лет назад умерла юная девушка, Сара. Мой вопрос следующий: имелся ли у нее медальон, посеребренная жестяная вещица на оловянной цепочке? Если да, забрали ли его во время убийства? Возможно, сэр, эти два вопроса покажутся вам чудными и бессмысленными. Однако они приводили меня в уныние и давили на меня в течение многих бессонных ночей. Если вы ответите „да“ на оба вопроса, тогда я должна признаться: я полагаю, что видела этот медальон, и видела его среди вещей могущественного человека, обладающего высоким положением и свирепым нравом. Вероятно, я потеряла рассудок и воображаю демонов в изножье своей постели, где нет ничего, что не было бы порождением моих нервов. Так что мне должно ожидать вашего ответа. Если медальон, о коем я повела речь, в самом деле принадлежал погибшей девушке, не могли бы вы несколько дней поносить на вашей цепочке для часов брелок, приложенный к настоящему письму? Я непременно увижусь с вами в это время, и, если вы подобным образом дадите мне ответ, я снова напишу вам и назову имя, кое не решаюсь теперь начертать на бумаге, а также сообщу, где можно найти медальон».

Харриет подняла глаза. Во мраке Краудер, сложивший пальцы домиком, казался лишь серой тенью.

— Да, я бы сказал, что это письмо действительно относится к делу. Нет ли там еще чего-нибудь? Записки от сэра Стивена?

— Здесь нет. Где ваши наблюдатели обычно записывают свои мысли и поступки?

Краудер обратился к последним страницам дневника, лежавшего у него на коленях.

— Порядок сохранен. Вот, на последних страницах этой книги. Теперь, мадам, настала моя очередь читать: «Я приложил это письмо к своему дневнику за тот год, когда была убита Сара Рэндл. Я полагаю, по-прежнему полагаю, что оно было написано леди Торнли, за трагическим браком коей я наблюдал, но не способен был помочь. По ее просьбе я носил брелок с того момента, как получил записку, но более мы с ней не сообщались. К тому моменту, когда леди Торнли совершила свое трагическое фатальное падение, я носил его уже два дня. Я сделал свои выводы, а будущим читателям этих строк предоставляю сделать свои. Да помилует Бог их души!»

Краудер перелистал страницы и снова спрятал от света слова сэра Стивена, а затем перевел взгляд на Харриет — она пристально глядела в сторону окон; сквозь щели по краям ставен в комнату попадал слабый отсвет солнца и зелени. Вечерний полумрак размыл контуры ее лица, однако анатом все же различил слезинку, сползавшую по ее бледной щеке.

Вопреки его собственным предположениям, Дэниелу Клоуду понадобилось куда больше времени, чтобы пересечь Лондон. В конце концов он оставил лошадь в одном из заслуживающих уважения мест на окраине города, надеясь, что пешком ему удастся перемещаться быстрее. День уже клонился к вечеру, а его надежда оказалась напрасной. Еще до того как он сумел осознать масштаб беспорядков, синими волнами пробегавших по городу, он понял, что дорогу будет найти нелегко. Его знания городской географии в лучшем случае можно было назвать туманными, и вскоре он очутился в паутине беспорядочно пересекающихся улиц, среди многочисленных зданий и шума, что вконец ошарашило и встревожило его. Дважды все заканчивалось тем, что он возвращался на ту же самую площадь, хотя был уверен, будто держит путь на запад. Здесь, перед ним и позади него, находилось то, о чем ранее он мог только читать. Лондон оказался еще непригляднее, чем он помнил.

Молодой человек начал задумываться: а что если Краудер и госпожа Уэстерман все же не были достаточно благоразумны, остановив свой выбор на нем? До нынешнего момента он лишь раз бывал в Лондоне; когда Клоуд был еще мальчиком, его дядя устроил это путешествие по милости одного из своих лучших клиентов. Тогда они ездили по улицам в экипаже. Дэниел перевешивался через край грохотавшей повозки и широко раскрытыми глазами с любопытством наблюдал за людьми, во множестве проходившими мимо. Он видел великолепно одетого человека, который будто бы сошел с картинки, а затем получил несколько толчков от группки облаченных в лохмотья мальчишек — сорванцы на прощание махали Дэниелу его же собственным носовым платком, а их крики и гиканье разносились по улице. Он видел, как по мостовым водили животных, поднимавших хвосты и пачкавших дорогу, тем временем джентльмены на лошадях, которые высоко поднимали копыта и казались юному Дэниелу замаскированными единорогами, то и дело сгоняли их со своего пути хлыстами. Он видел торговцев макрелью и молоком, громко расхваливавших свои товары, а на фоне белых стен — небольшие сборища мужчин, сбивавшихся в кучки над бутылками и игрой в кости. Проезжая мимо них, он свесился еще сильнее, и какая-то женщина, чьи оспины виднелись из-под лохмотьев и мертвенно-белой пудры, встала на цыпочки и погладила его по щеке своей костлявой рукой. А затем рассмеялась над ужасом и смущением мальчика, демонстрируя корешки последних черных зубов.

Вспомнив о ней теперь, Дэниел огляделся по сторонам и теснее прижал котомку к своей груди. В его сознании эта женщина превратилась в дух Лондона, и, полуобернувшись, он почти ожидал увидеть перед собой ее насмешливое лицо. Молодой человек остановился, а вокруг по-прежнему кипело движение. Наконец он вытянул руку и остановил человека, казавшегося по крайней мере чистым, если не дружелюбным. Дружелюбным здесь не казался никто.

— Тичфилдская улица?

Обернувшись, мужчина с подозрением поглядел на него.

— К северу отсюда, — проворчал он, но затем, заметив замешательство на лице Клоуда, объяснил подробнее: — Просто дойди до конца этой улицы, затем сверни направо и подчинись своему носу. Это рядом с Золотой площадью; если же попадешь на поля, значит, ушел слишком далеко.

Отпустив прохожего, Дэниел кивнул. Человек двинулся было дальше, но затем снова обернулся и почесал голову.

— Берегись, сынок. Люди Гордона буянят там что есть мочи. — Клоуд с благодарностью кивнул. Человек, вздохнув, снова подошел к нему. — И ради всего святого, не носи так свою котомку. Вот так — повесь ее на бок и спрячь под плащ. Когда я увидел, как ты льнешь к ней, мне и самому захотелось тебя ограбить.