нас играл железный жёлоб, куда сыплют соль для овец. Нам как раз удалось справиться с обвязкой чёрной учёной свиньи британским флагом, смастерённым из куска фланелевой нижней юбки Дейзи и прочих подручных материалов (вы, наверное, помните, как мы с ним выходили встречать солдат), когда из задней части дома до нас донеслись истошные вопли. Тут только мы и заметили, что козёл Билли отвязался от дерева и исчез. Ещё он успел обглодать всю кору, до которой смог дотянуться, но это мы разглядели только на другой день, когда нам показал один из взрослых.

Ворота выгула были распахнуты, калитка на мост, который ведёт через ров к задней двери дома, – тоже. Мы торопливо последовали навстречу несущимся воплям, и Ноэль, всегда склонный предполагать худшее, на бегу заметил, что допускает два варианта: миссис Петтигрю либо грабят, либо всего-навсего убивают.

На кухне, однако, выяснилось, что Ноэль, как и почти всегда, ошибся. Миссис Петтигрю не грабили и не убивали. Она стояла на авансцене, размахивая шваброй и вопя, как паровозный гудок, совсем по другому поводу. В такт ей, пытаясь спрятаться за сушилкой для белья, ритмично повизгивала из глубины помещения служанка. А на стойке с посудой, забравшись туда со стула, исполнял свой скалолазный номер наш знаменитый артист Билли.

Он сам отыскал свои Анды и, увидав, что мы уже здесь, энергично затряс головой, будто бы намекая, что, несмотря на внешне невозмутимый вид, переполнен множеством дерзновенных замыслов. Мгновение спустя голова его резко пригнулась, он аккуратно подсунул рог под кромку стойки во втором снизу ряду и принялся толкать её вдоль стены. Тарелки одна за другой, падая и разбиваясь, налетели на супницу и блюда для овощей, красовавшиеся у подножия Анд. На пол низверглась лавина, почти перекрывшая своим шумом и звоном вопли миссис Петтигрю.

Освальда происходящее привело в ужас, однако он сохранил присутствие духа и здравомыслие, благодаря чему смог моментально оценить ситуацию. Ему стало ясно: тычки шваброй, которыми миссис Петтигрю угощала козла, были хоть и яростными, но слишком слабыми, чтобы вразумить бородача. Освальд стремительно ринулся вперёд, крича на ходу соратникам:

– Помогите его поймать!

Однако прежде, чем он успел осуществить свой прекрасно обдуманный план моментального и генерального усмирения знаменитого артиста, Дикки, расценивавший задачу по-своему, схватил бунтаря за ноги и подсёк. Козёл свалился на ещё один ряд тарелок, торопливо восстановил равновесие среди удручающих душу и разум руин супницы и соусника. Затем он вновь споткнулся и рухнул прямо на Дикки, после чего они вместе тяжело ухнули на пол. Верные соратники, потрясённые беззаветной отвагой двух старших братьев, стояли, остолбенев, и даже попытки не сделали хоть что-то поймать.

Козёл совершенно не пострадал, а вот Дикки вывихнул палец на руке, и на голове у него взбухла шишка, формой и цветом очень напоминающая круглую дверную ручку из чёрного мрамора. В итоге ему пришлось лечь в постель.

Сокрою вуалью из многоточий слова, с которыми обратилась к нам миссис Петтигрю, а также речь дяди Альберта, привлечённого к месту происшествия её истошными воплями. Наши собственные уста в основном были сомкнуты. Когда случается подобное, лучше не спорить, даже если вы почти не усматриваете в происшедшем своей вины.

Нам пришлось много всего услышать, прежде чем взрослым показалось, что с нас достаточно, и мы смогли уйти. Тут Элис, тщетно пытаясь придать твёрдость голосу, и сказала:

– Давайте откажемся от цирка. Сложим игрушки обратно в коробки. Я хочу сказать, что животных надо вернуть на место, всем про это забыть, а потом я пойду почитаю вслух Дикки.

Освальд терпеть не может сдаваться. Никаким обстоятельствам не сломить его сильный дух, но в данном случае он уступил уговорам Элис, и остальные тоже с ней были согласны, поэтому мы направились к выгулу, чтобы вернуть бессловесных артистов в места их обычного обитания.

Увы, мы поспели туда слишком поздно. Торопясь выяснить, не стала ли миссис Петтигрю и впрямь жертвой грабителя или убийцы, мы оставили ворота загона открытыми.

Старая лошадь, наш дрессированный слон из Венесуэлы, была на месте. Собак мы после «захватывающего прыжка высокопородной овцы с высокой кручи (круча и вода настоящие)» наказали и посадили на привязь. Две белые свиньи тоже никуда не делись.

А вот осёл исчез. Мы лишь услышали цокот его копыт, который делался всё глуше и глуше, удаляясь в сторону «Розы и короны».

Красно-бело-синий промельк мимо столба ворот недву- смысленно дал нам понять, что чёрная учёная свинья тоже пустилась в бега, выбрав ровно противоположное направление.

И почему бы им было не бежать в одну сторону? Но нет. Свинья и осёл не одно и то же, как справедливо заметил впоследствии Денни.

Дейзи с Г. О. припустились за ослом, а остальные, не знаю уж по какой причине, не сговариваясь, предпочли преследование свиньи. Она продвигалась неспешной трусцой по белой дороге и на этом фоне выглядела особенно чёрной, а красно-бело-синие хвостики британского флага там, где мы завязали его у неё на спине, ритмично покачивались в такт свиной рыси.

Сперва нам казалось, что догнать её – плёвое дело, однако вскоре стала ясна вся глубина нашего заблуждения. Стоило нам наддать, как свинья тоже прибавила скорости.

Когда же мы остановились перевести дух, она тоже притормозила и, обернувшись, кивнула нам. (Полагаю, вы мне не верите, и зря. Это такая же чистая, беспримесная правда, как рассказанное про козла. Клянусь своей честью и всем остальным, что для меня свято!) И вот свинья нам кивнула, словно бы говоря: «О да. Вам кажется, что вы меня догоните? Дудки!»

И стоило нам снова двинуться в её сторону, как она тоже продолжила путь.

Эта свинья вела нас вперёд и вперёд сквозь мили ещё не знакомых нам мест, и наше счастье, что она придерживалась дорог. Время от времени (правда, нечасто) нам на пути попадались люди. Мы к ним взывали о помощи, но они лишь размахивали руками и покатывались от смеха. Один из них, кативший на велосипеде, сперва вообще чуть не свалился, а затем слез с велика, прислонил его к воротам и сел в кусты, чтобы как следует нахохотаться.

Элис ведь не успела освободиться от костюма бесстрашной наездницы, состоявшем, если помните, из розово-белой скатерти с туалетного столика, розовых гирлянд, успевших изрядно пожухнуть, и сандалий на босу ногу (ей казалось, что так будет удобнее всего балансировать на неосёдланной свинье).

Освальд по-прежнему сохранял свой сценический образ клоуна, весь в муке и красной мастике, утопающий в пижаме дяди Альберта. Но поскольку сшитые на взрослого пижамные