Памятуя о событиях японской войны, окончившейся полным поражением России и сопровождавшейся революцией, не приходится сомневаться, что людям, стоявшим в 1914 году у кормила власти в России, благоразумие не могло не подсказывать сохранять нейтралитет. Ведь непосредственным толчком к революции 1917 года можно, пожалуй, считать крушение ветхой российской политической и экономической структуры, не устоявшей под ударами войны. И хотя справедливо, конечно, возражение, что в условиях, когда царизм все более и более терял способность управления страной, и при наличии воинственно настроенной интеллигенции вероятность революции и без того была достаточно велика. Однако бесспорно и то, что, если бы революция свершалась в мирной обстановке, когда по всей стране не были рассеяны многомиллионные мятежные солдатские массы, она могла бы быть менее кровавой, а взять в руки бразды правления имели бы возможность умеренные элементы. Как мы покажем ниже, наиболее проницательные политические деятели России хорошо понимали это и изо всех сил старались удержать Россию от вступления в войну.

Так почему же Россия все-таки ввязалась в войну? В самой России во все времена склонны были искать объяснение этому во внешних обстоятельствах — а именно в экономических и моральных обязательствах России перед союзниками. Социалисты объясняли участие царизма в войне давлением западных стран, которым Россия задолжала крупные суммы. Консерваторы считали, что Россия действовала, побуждаемая бескорыстным чувством долга перед союзниками, и во имя исполнения этого долга готова была поступиться собственным благополучием. Правда, как говорили, эта жертва не была оценена по достоинству, и когда Россия стала уступать под натиском Германии, а изнутри ее терзали экстремисты, подстрекаемые и финансируемые той же Германией, она не дождалась помощи от стран Согласия.

Однако приведенные объяснения не слишком убедительны. Российская империя вступила в военный союз и блюла свои союзнические обязательства вовсе не под давлением со стороны партнеров и совсем не из альтруизма, но хорошо сознавая и преследуя собственные интересы. Уже задолго до 1914 года российские государственные деятели имели ясное представление о германских планах в отношении России. Планы эти предполагали расчленение Российской империи и установление экономического господства над ее территориями и территориями прилежащих регионов. Архивные документы, обнаруженные после второй мировой войны, подтверждают, что в политических, военных и деловых кругах Германии падение России и контроль над ее ресурсами считались важнейшими условиями осуществления глобальных германских амбиций. И первостепенной задачей была для Берлина нейтрализация военной угрозы со стороны России и вытекающей отсюда перспективы ведения войны на два фронта, а также получение доступа к материальным и человеческим ее ресурсам, которыми можно было бы уравновесить ресурсы Франции и Великобритании1.

Учитывая «Russlandpolitik» Германии после ухода с политической арены Бисмарка, перед правительством России уже не стояло выбора: отсидеться ли в изоляции или ввязаться в большую политику со всеми вытекающими отсюда последствиями. Этот выбор сделала за Россию Германия, и выбирать оставалось лишь одну из двух дорог: выступить против Германии в одиночестве или же действовать совместно с Францией, а возможно, и с Англией. Ответ на вопрос, поставленный под таким углом, напрашивается сам собой. Если только Россия не готова отказаться от имперского величия, не готова свернуться до границ Московской Руси XVII века и превратиться в германскую колонию, ей следует координировать свои военные планы с планами других западноевропейских стран. В противном случае оставалось лишь наблюдать, как Германия сперва разгромит Францию (что было вполне ей по силам, если на восточном фланге ей ничто не будет угрожать), а затем перебросит все свои армии на восток, чтобы расправиться с Россией. Это прекрасно понимали в России задолго до начала военных действий. В 1892 году, когда обе страны были близки к союзу, Александр III заметил:

Историк В.А.Емец так определял позицию России перед 1914 годом:

После сокрушительного поражения, которое Германия нанесла Франции в 1870 году, в Берлине были все основания опасаться, что рано или поздно Франция захочет вернуть себе прежнее господство на Европейском континенте. Само по себе это еще не представляло для Германии смертельной угрозы, поскольку военный потенциал Франции к концу XIX века едва достигал половины германской мощи. Но все выглядело совсем по-иному, если на стороне Франции выступит Россия, которая благодаря выгодному географическому положению и многочисленности армии становилась очень опасным противником. Уже после окончания франко-прусской войны, когда Россия и Германия сохраняли еще вполне дружественные отношения, начальник германского генерального штаба Хельмут фон Мольтке-старший предупреждал свое правительство об опасности войны на два фронта4. И в 1894 году такая опасность стала вырисовываться вполне реально, когда Франция и Россия подписали военный договор, обязывавший каждую из сторон оказывать военную помощь другой стороне в случае нападения на нее Германии или одного из ее союзников. После 1894 года генеральные штабы Германии, Франции и России сосредоточились на выработке стратегий, позволявших наиболее выгодно для себя использовать ситуацию войны на два фронта.

Наиболее сложной эта задача была для Германии, так как в случае широкомасштабных военных действий на континенте ей пришлось бы сражаться и на западе и на востоке. Чтобы справиться с этой ситуацией, Германии следовало расстроить слаженность действий предполагаемых противников, растянуть их во времени так, чтобы иметь возможность бороться с каждым из них по отдельности. Если же Франция и Россия (а после 1907 года и Англия) сумеют скоординировать свои стратегические планы, то Германия окажется в весьма скверном положении, ибо сколь бы великолепна ни была ее армия, ни одна страна не может противостоять крупным сухопутным войскам двух стран и лучшему в мире военно-морскому флоту. Все эти соображения легли в основу плана Шлиффена, к разработке которого немецкие военные приступили в 1895 году и совершенствовали его в самых мельчайших подробностях до самого начала первой мировой войны. Согласно этому плану, Германия должна была нанести поражение французской армии прежде, чем в России успеют провести полную мобилизацию, а затем молниеносно перебросить военные силы на восток. Все существо этого плана состояло в быстроте действий: быстроте мобилизации, быстроте наступательных операций и быстроте переброски войск. План Шлиффена исходил из предположения о нерасторопности российской военной машины, которой потребуется для проведения полной мобилизации 105–110 дней в сравнении с 15 днями, за которые, согласно расчетам, должна быть произведена мобилизация германской и австрийской армий5. Такое преимущество во времени — составлявшее теоретически чуть ли не три месяца — предоставляло Германии хорошую возможность нанести поражение Франции прежде, чем Россия успеет прийти на выручку.