И в самом деле, как могли они подумать, что живой человек в такую пору отважится войти в это разбойничье гнездо, когда и сотня людей даже днем страшилась пройти мимо, когда уже тысячу лет люди не осмеливались сюда заходить, не решались обитать в этих готовых жилищах.

Агаси тоже казалось, что перед ним не люди. Нахмурив лицо, угрюмо повел он глазами. По-курдски он слова сказать не умел, но это как раз его и спасло. Заговори он, те сразу узнали бы, что это человек, а не дьявол, и растерзали бы его на куски.

Часть шашлыка он с вертела съел, а часть кинул в огонь. Потом полюбовался на отменное устройство и красу храма, покачал головой.

Курды, как одеревенелые, остались сидеть на своих местах. Когда он вперил в них свой угрюмый взгляд, – они чуть не растаяли от ужаса.

Так морочил он их, пока не услыхал, наконец, шагов своих товарищей. Тут и собака радостно вбежала и стала ластиться к йогам хозяина.

Как только разбойники увидали собаку, пелена упала у них с глаз, – все вскочили, каждый бросился к своей шашке, чтоб изрубить его. Но у первого же, занесшего шашку, голова тотчас оказалась рассеченной надвое, да и оба пистолета нашли свою добычу.

Схватив кинжал, Агаси воскликнул:

– Ребята! Голубчики мои! С нами бог! Загородите выход, мы их заколем – нынче же ночью принесем в жертву!..

Как только прозвучала армянская речь, – вдруг стены словно сами заговорили:

– Пощады! Да будет благословенна земля, откуда вы пришли, помогите, освободите нас, – всем домом, всем семейством станем рабами вашими!..

Когда человек пятнадцать курдистанских армян тоже с той и другой стороны подняли головы и захватили оставшиеся шашки и копья курдов, – звезда разбойников закатилась. Восемь было убито, двое лежали раненые, – их тоже прикрутили к коновязи.

Лихое было дело! Никогда храбрость человеческая еще не совершала подобного благодеяния.

Курды согнали сюда из карсских сел девушек, мальчиков, молодых женщин, ребят, грудных младенцев, связанных тысячью веревок, намереваясь подарить их сардару либо отвести в Ахалцых и там продать.

Когда же люди не станут на колени, не поклонятся тому, кто дарует им жизнь?

Но богатырь Агаси сам кидался им на шею, сам их развязывал, осыпал ласками то ребенка, то мать, поощрял их славить бога, возжигать ладан и свечи святому Саркису, – их, дескать, милость, а не его заслуга.

Ни одна ночь еще не видела подобного света, столь великой радости жизни. Освобожденные и освободители, глядя друг на друга, думали, что они на небе, не на земле.

Немного отдохнули и стали разбирать имущество разбойников – одежду, доспехи, конскую упряжь, хурджины. Вот благодать!.. На каждом оказалось на добрых сто туманов всяких украшений, серебра, золота, не говоря уже о деньгах, – цена тысячи сгубленных жизней!

Агаси ни на что и смотреть не стал. Он послал за конями, ввел их внутрь и не без тревоги стал спрашивать курдистанских армян, можно ли здесь провести ночь в безопасности.

– Ага, за голову, за жизнь твою собою пожертвуем, – но, право, мы сами не знаем, остался ли тут еще кто из этих сукиных детей или пет. Настороже быть – дело хорошее. Из их когтей и собака не вывернется, – куда уж человеку. Но теперь, слава богу – если и тысяча встанет перед нами таких зверей, мы им покажем, проклятым. Дай только нам шашки в руки, – знаем что делать, как себя не осрамить перед тобою.

Каждый из нас – вот тебе Иоанн Креститель! – десяток их, как кур, скрутит и под себя подомнет. Не тревожь себя, ложись спокойно, лицо наше – земля под ногами твоими. Да оборвутся их корни! Их тут больше, чем собак, не то что волков. Коли ты нас спрашиваешь, наш совет такой: всего лучше, пускай половина людей спать ложится, а половина караулит. Здешние ущелья кишат разбойниками.

Так рассуждали они, как вдруг послышался конский топот. Мужественный Агаси сразу подумал, что это, вероятно, еще разбойники, тех товарищи. В один миг отвел он в сторону детей и женщин, тысячу раз приложил руку к их губам, чтобы они звука не издавали, обоим живым курдам еще туже завязал рот, руки, ноги и поставил караулить их одного удалого курдистанца с обнаженной шашкой, остальных рассадил вокруг огня, чтобы не вызвать подозрения, а сам со своими удальцами занял место у входа в церковь, – они обнажили шашки, стали справа и слева, вдоль стен и дали дорогу врагу.

Двадцать с лишним всадников с пением Ло-ло подъехали к входу в церковь, спешились и отдали запеленатых младенцев одному – двум из своих слуг поносить на руках, чтоб не кричали.

Плач и стоны армянских детей и женщин вновь громко огласили церковь, – казалось, что и стены стонут вместе с ними. Но несчастные не знали, какого доброго ангела бог послал им в ту ночь.

А те, гурьбой, с шумом и криком ворвались внутрь, даже сообразить не успели, что это люди крушат им головы, думали – дьяволы или угодники святые.

Тут уж было не до шашки, не до копья или щита.

Курдистанские армяне не отставали от персидских. Кому совали в рот раскаленный вертел либо головню, кого били камнем пли дубиной по голове, по груди, – чтобы те не скоро помирали, чтобы помучились.

И тут Агаси положил конец этой ярости, – он приказал выбросить убитых, а уцелевших или же раненых велел связать по рукам и по ногам и оттащить в сторону.

– Ага, это они разрушили наш дом, – да разрушится их дом! Они перебили наших детей и мальчиков, – дай же, дай нам отправить их сатане на съедение, – чтобы голова отца их чертям досталась!..

Пусть читатель сам вообразит, какая это была ночь для несчастных пленных, – при каждом шаге видели они перед собою смерть, смерти своей ждали. С каким чувством молились они, как глядели друг на друга, как прославляли бога!

Во время самой резни Агаси вихрем вылетел из церкви, из двух курдов, что стояли у дверей, одного убил, другого обратил в бегство и сам, своими руками, развязал глаза и руки несчастным армянским детям и на своих плечах втащил их внутрь.

Бедные армяне подошли к порогу смерти – и вернулись обратно. Каково должно было быть их изумление! Когда открыли они глаза и увидели своего освободителя, они готовы были омыть его ноги слезами, но скромный юноша лишь об одном просил, чтоб они прославляли бога и святого Саркиса. Приметив, однако, что курдистанцы больше знают святого Иоанна Крестителя, сказал:

– Будь по-вашему, поминайте святого