Но однажды все изменилось. Старик стал угрюм, отказывался разговаривать, перестал заниматься привычными для себя делами. Казалось, что ему надоело жить.

— Что с тобой? — с беспокойством спросил молодой мужчина. — Ты совсем на себя не похож.

— Присядь возле меня, — тихо попросил старик.

Мужчина последовал его просьбе. Тишина длилась долго, слишком долго.

— Знаешь, я живу уже так давно, что даже не могу сосчитать. Я выбрал сам такую жизнь, мне она казалась прекрасной. Знаю, вижу, что и тебе по душе перспектива стать бессмертным. Попирать основы мироздания, смеяться над самим временем — что может быть привлекательнее для такого молодого и горячего мужчины, как ты? Но только ты должен помнить одно: за всё в этой жизни нужно платить, а за бессмертие нужно заплатить во сто крат больше. Согласен ли ты принести жертву, о которой потом вполне возможно горько пожалеешь?

— Я на всё согласен, — твердо проговорил мужчина, уверенный в своём решении настолько, насколько это вообще возможно. — Ты же откроешь мне секрет?

Старик горько улыбнулся и протянул своему собеседнику крепкую узловатую ладонь. Мужчина пожал её, испытывая горечь от скорой потери, неотвратимой, словно закат.

— Согласен ли ты пожертвовать всем, что тебе дорого, всем, что ещё может стать дорогим в обмен на вечную жизнь и небывалую силу? Силу, которая откроет для тебя все двери?

— Да, — не проговорил, а выдохнул. — Я на все согласен.

Старик долго смотрел в глаза своему другу — он знал его с самого детства и любил, как сына. Этот парень стал единственным существом, любившим его. Он не хотел обрекать друга на такое существование, но другого выхода не было — только передав кому-то свой дар, он сможет спокойно уйти.

— Хорошо, мой мальчик, я исполню твою мечту. Отныне ты не будешь знать холода, скорби и бедности. Ты будешь неуязвим для любого оружия, любой хвори. Ничего не будет тебя волновать в этом мире — тревоги и страхи также покинут тебя. Единственное, что будешь чувствовать беспрестанно — голод, который смогут утолить чистые и наивные души. Детские души — самое ценное, что есть на свете, ведь насколько бы ни был испорчен и порочен ребёнок, он в этом не виноват. Дети все хорошие, чего не скажешь о взрослых. И детей еще можно изменить, они, словно глина в руках опытного гончара. Всегда помни об этом. Но в тот момент, когда на твоём пути попадётся тот, кто сможет понять тебя, кто примет и полюбит, как отца ты сможешь снова стать тем, кем являешься сейчас — обычным смертным человеком. И тогда эта душа займет твое место. Ты меня понял?

— То есть я лишусь бессмертия, если передам кому-то свой дар, правильно? — спросил мужчина, нетерпеливо выстукивая каблуком сапога незатейливый мотив.

— Не просто кому-то, а человеку, который способен будет вынести этот груз. Человеку, который полюбит тебя, как родного отца, понимаешь?

— Я согласен! Я на всё согласен!

— Ты хороший мальчик. Постарайся сохранить в себе добро. Ты можешь изменить мир, можешь стать тем, кто спасет людей от них же самих. Постарайся не растратить свой шанс впустую.

Мужчина согласно закивал. Ему не терпелось получить свой дар — бессмертие, что может быть лучше?

Старик испустил дух на рассвете, оставив после себя пустоту. Мужчина получил то, о чём так долго мечтал. В то утро он впервые превратился в ворона.

* * *

— Не заговаривай мне зубы, — вскрикнула Изабель и взмахнула крыльями. — История твоей жизни меня мало интересует! Мне нужно знать, почему ты издеваешься над этими детьми? Почему устроил этот чёртов Взрыв? Что ты хочешь от Айса? И откуда, в конце концов, эти крылья? Отвечай!

— Ну, откуда крылья ответить проще всего — ты моя дочь. Плоть от плоти. Испив твоей души я, по всей видимости, передал тебе часть своей силы.

— Но мне не нужно это уродство! — взвизгнула Изабель, и снова камни посыпались с неба, ещё больше и тяжелее предыдущих. — Верни всё, как было!

— Изабель, прекрати! — закричала Ингрид и сильнее прижалась к Джонни. — Ты нас всех сейчас уничтожишь!

— Я не знаю, как это прекратить, — чуть не плача, сказала Изабель. — Извините меня, но я не знаю!

И в этот момент, будто в подтверждении, земля начала расходиться сотнями трещин. Сначала маленькие и незаметные, они с каждой секундой приобретали всё более пугающие размеры.

— Перестаньте! Пожалуйста! — снова закричала в панике Ингрид.

— А на все другие твои вопросы ответ нужно искать в истории о бедном сиротке, алчущем бессмертия, и старике, желающим уйти на покой. Неужели так ничего и не поняли? — его голос грохотал, отражаясь от земли и обрушиваясь с неба. Этот голос, словно бушующее море — ревел, вибрировал. Лежащие на земле пытались одновременно прикрыться от летящих камней и не упасть в земляные трещины, становившиеся с каждой секундой всё больше. Смерть дышала им в лицо, скалила гнилые зубы, хохотала над ухом.

— Роланд, смотри! — заорала Марта, указывая рукой на то место, где висел Айс.

Роланд, все ещё сжимая Марту в объятия, проследил за её рукой. Пламя, вырвавшись из-под земли, лизало столб, каждую секунду разрастаясь с новой силой, и вот уже почти добралось до стоп парня. Айс испуганно смотрел на огонь, пытаясь вырваться, распутать веревки, но они слишком крепко связывали его.

— Это какой-то кошмар, — закричал Джонни. — Он же сейчас сгорит!

— Что нам делать? — Ингрид поднялась и стала на колени. Она смотрела на горящую под Айсом землю, на полыхающий столб, ставший парню тюрьмой, и закрыла глаза руками. Она заплакала, горько, тихо и слёзы чертили дорожки на её щеках — дорожки тоски и отчаяния. Боль тупым ржавым ножом разрывала сердце.

— Ингрид, не плачь, — Джонни с залитым кровью лицом, с раной на голове, с безумными глазами полз к плачущей. Она не реагировала на его слова, и Джонни — парень, знающий миллион сказок, впервые не знал, чем утешить. Он только и мог, что обнять её — ему больше ничего не оставалось посреди этого хаоса. Ингрид, добрая, светлая Ингрид, выстроившая вокруг себя бастион из шипов и отравленных игл, почувствовав себя в безопасности чьих-то объятий, принялась рыдать ещё горше. Джонни шептал ей, какая она замечательная — она будто принцесса, которую украла злая колдунья. Выросшая, зная лишь зло, принцесса не утратила в себе свет доброты и милосердия, только он погребён под толстыми плитами отчаяния и чужой злости. Чужая злость, впитываясь в поры, отравляет изнутри. Но Ингрид никогда не должна забывать, что она прекрасна — нужно только поверить в это. Ингрид молчала и плакала, но с каждым словом, что бальзамом проливался на измученное сердце, она затихла и прекратила плакать. Вокруг бушевали вихри, пылевые облака проливали на землю грязевые дожди, а две юные души, запятнанные злостью и болью, но все ещё светлые соединились, чтобы больше не разойтись.

— Ребята! — закричал Ланс, лежащий на земле. — Там!

Роланд с Мартой подняли головы, чтобы увидеть то, чего никак не ожидали. Да, они чувствовали, что их Генерал — вряд ли человек. Они догадывались, что он умел намного больше, чем показывал.