Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Св. Григорий любит картины природы и охотно привязывает к ним свои рассуждения. В речи на память мученика Маманта, приходившуюся на первое воскресенье по Пасхе, изображает он наступление весны такими прекрасными словами: «Все соединяется и скопляется, чтобы возвеличить этот праздник; царица времен года устрояет царице дней [Пасхе] торжественный прием; все драгоценнейшее из своей собственности и прекраснейшее приносит этой в дар. Небо уже блестящее, солнце на нем выше и блистает золотистее; диск луны сияет дружественнее, чище хор звезд. Волны заключают любезный сердцу союз с берегами, облака с солнцем, ветры с воздухом, земля с растениями, растения с глазом. Прозрачнее струятся источники, благоухает луг, тучнеют растения, трава скашивается и агнцы прыгают на покрытых живой зеленью равнинах. С песнями выводится корабль из гавани, и дельфины прислушиваются к ним, прыгая от удовольствия, вбирая в себя воду и выпуская и радостно корабль сопровождая. Земледелец закладывает свой плуг, с молитвой обращая взор свой к Подателю благ; пастух выходит к овцам и волам со своей свирелью; они внимают его песне и проводят весну между деревьями и по лощинам. Рыбак прозирает в глубины, чистит невод и садится на утес; поднимается трудолюбивая пчела на своих крыльях, оставляя улей, заявляет она свою мудрость и опустошает цветы: образец для вас в прилежании. Птица строит себе свое гнездо, другая уже садится в него, третья скользит по воде, там порхает вокруг, оглашает рощу и летает вокруг тебя, как бы передразнивая болтливость человеческого языка. Все хвалит Бога и прославляет Его в нечленораздельных звуках, за все чрез меня приносит благодарность Богу, и таким образом хвалебная песнь твари становится нашей хвалебной песнью, той хвалебной песнью, которую я здесь выражаю. Да, теперь в мире весна, весна духа, видимая весна, в которой и мы принимаем участие, если мы здесь право живем»[883].
В речи о мире, говоренной в присутствии отца (Слово 6), к свидетельству о гармонии и несравненной красоте в миропорядке присоединяет он свои напоминания о согласии и любви. Но особенно приятно излагает святой отец в речи 26 свои размышления, к каким подал ему повод вид бурно-подвижного моря: «Сам с собой и один пошел я на берег моря, когда день уже склонялся к вечеру, потому что только в это время привык я свои работы рассеивать этого рода отдыхом, ибо и почва не выносит постоянного напряжения, но иногда должна отдыхать; таким образом, я побрел, и мои ноги двигались непроизвольно, тогда как мои взоры блуждали по морю. Но неласков был этот иногда столь приятный вид, когда темно-пурпуровые волны мирно переливаются одна через другую и спокойно и тихо играют с берегом. Не то было тогда! Море всколебалось от сильного ветра и шумело, но я буду говорить лучше словами Священного Писания (ср. Ин 6:18) – волны вырастали вдали одна за другой и поднимались, хотя и на мгновение, на весьма значительную высоту, падали и опять возвышались, разбивались о берег или накидывались на соседний утес и с шумом отскакивали назад, разбиваясь в пенистую и тонкую пыль; там внизу были выплевываемы волнами мелкие камешки, но многие снова отступающей от берега волной были проглатываемы опять; но они сами, эти береговые утесы, стояли неподвижно и непоколебимо, как если бы они никем и ничем не были обеспокоиваемы, кроме как только бьющими в них волнами. Из этого зрелища почерпал я полезные мысли, и когда все это отношу к себе, то наделяет меня это зрелище рассудительностью. Не море ли, говорил я, вся жизнь наша и все вообще дела человеческие? Так много в них бедственного и неустойчивого; все неожиданное в жизни, нас постигающее, суть бури, утес же на бурно-подвижном море есть Христос; на Христе утверждаться должно, здесь можно остаться непотрясенным приражающимися к нам печалями судьбы»[884].
Точно так же говорит оратор в 34-й речи о целом флоте кораблей, нагруженных хлебом, шедших из Египта в Константинополь: «Это был превосходный и великолепный вид: море, усеянное деревьями и покрытое неким как бы легко подвижным облаком; красота и быстрота кораблей, наряженных как бы для торжественной процессии, легкий ветерок, плавающий на море город, спешивший в наш город. Как это прекрасно! Еще одно славное мгновение обрадуете нас вы и принесете с собой чистую веру»[885]. И в другом месте говорит он: «Так на берегах реки бурями не трогаемая сосна, целый год сохраняющая свою зелень, силой воды ослабляется, корни ее трогаются, почва размывается, дерево грозит упасть, вскоре разрываются слабые узы, его с ней связывавшие, волна в корнях запутывается, увлекает дерево в глубину и наконец разбивает его об утес, дождь и сырость довершают разрушение, ничего на берегу не остается более, кроме слабых следов существования тут дерева. Так и моя душа цвела некогда пред Господом, бури потрясли ее, и она почти взята из меня. Что от нее еще осталось во мне, то ищет укрепления прежнею своею силою в силе Господа»[886].
Из апологетических творений св. Григория Богослова отличаются красноречивым языком Слова: к гражданам Назианза и префекту; о себе самом и о тех, которые говорили, что он домогался епископской кафедры; последнее «прости» к 150 епископам.
Жители Назианза имели некоторые основания опасаться гнева против себя императорского наместника, были смущены, обратились к Григорию, и тот говорил речь (см. Orat. 17)[887], чтобы успокоить умы и смягчить префекта. Искусно сумел он воспользоваться отдельными местами Писания и распространить их со значительной убедительностью; излагает он обязанности властей, приводит основания из Евангелия, склоняя к кротости, называет это главной добродетелью властителей, подобно тому как это сделал Цицерон в речи pro Marcello, с которой речь св. Григория и может быть сравнена. Он показывает непостоянство человеческих дел, необходимость в счастье быть умеренным, напоминает о прежней любви префекта к гражданам города, о седых волосах своего отца, жившего вместе с ним, стращает, грозит: «Послушаешься ли ты моей откровенной речи? Закон Христов подчиняет тебя моей власти, потому что и мы властвуем, и наше господство совершеннее. Ты, конечно, одобришь мое прямодушие, потому что ты
