Американцы создали негласные и гласные законы, и все живут сообразно с ними, а не по понятиям. Любая сделка охраняется юридически. У тебя всегда есть шанс добиться правды. А мы все время ходим по приемным начальников, правду ищем, жалуемся, плачемся, а юридические действия, как правило, не предпринимаем. Они создали в своей жизни конкретные рамки, и их не переступают. Да, многих наших бывших соотечественников они не пускают в свои семьи. Меня тоже. Прошло, наверное, года два, если не три, когда меня начали приглашать в гости, и не меньше пяти, прежде чем я стала бывать на семейных праздниках.

Из этого нельзя делать вывод, что они не умеют дружить. Ничего подобного, у них есть «парти», когда приглашают многих, и это ни к чему не обязывающая общая тусовка. Но есть закрытые семейные праздники. Я проработала в Америке пять лет, когда меня первый раз пригласили на День благодарения в семью. У меня на эту тему был разговор с тогдашним, к несчастью ушедшим из жизни, главным редактором «Аргументов и фактов» Старковым. Он говорит: «Ира, скажи, ты долго в Америке прожила, ведь есть такое мнение, что элитного, высшего общества у них нет. Но я побывал в таких домах, где есть огромные библиотеки, и в этих домах жили очень образованные люди». Я спрашиваю: «Вы с делегацией приезжали?» Он: «Да, мы были с такой-то делегацией, и нас принимали в таких-то домах». — «Что ж, — говорю, — я с вами совершенно согласна. Просто наших, которые приезжают в эмиграцию, кто бы они ни были, сразу в общество не пускают. Вот вы москвич?» Он говорит: «Нет». — «Вы когда стали учиться или работать в Москве, вы сразу попали в то общество, в котором сейчас вас принимают в Москве?» Он: «Первые семь-восемь лет я даже не знал таких людей». Мы со временем обрастаем связями. То же самое и в Америке. Мы приехали, и нам сразу двери открыли? Никогда! Да, нас могут пригласить на какие-то официальные мероприятия, но исключено, что тебя пустят сразу, кем бы ты ни был, в привилегированный круг.

Впрочем, если тебя и примут как своего, это еще не значит, что жизнь у тебя сложится по американским стандартам. Лена Черкасская совершенно случайно встретила человека, который поддерживал отношения, даже не то что поддерживал, но знал, где и как можно разыскать Александра Годунова. Мы с Сашей Годуновым несколько раз встретились. И у меня создалось впечатление, что хорошо его жизнь не кончится. Хотя у меня самой происходил развод, и я вся была достаточно нервная и агрессивная, неудовлетворенная и в проблемах. Лена уже со мной работала, а Леня Трушкин, ее муж, приехал к жене на лето. И на Сансет-Плазе, есть такое место в Лос-Анджелесе, Годунов недалеко от него жил, мы встретились. Долго говорили, спорили. И я очень часто с ним не соглашалась, потому что он, хваля Америку, в общем-то защищал себя, свой выбор. Не столько даже выбор, сколько поступок. Когда его жену, Милу Власову, вернули в СССР, был период, когда ее там охраняли, и она, просто сбежав от слежки, несколько недель жила у Лены. И мы с ней в Москве не раз встречались, потому что уже тогда я работала с Леной.

В Калифорнии есть одна особенность — ты можешь ходить в рваных штанах, джинсах, носить какие-то смешные туфли на один палец, но по тому, на какой машине ты ездишь, какие у тебя часы и какие у тебя очки, про человека все можно понять. Все остальное, что на тебе, не имеет значения — вытертая майка, выгоревшая или застиранная, одетая наизнанку. Ну, есть детали, которые показывают действительно твой уровень жизни и твои взгляды на жизнь. А ездил Годунов на плохой машине. Я увидела ее, когда мы после нашей встречи спустились на паркинг. Может, она ему и не сильно была нужна, потому что он жил напротив студии. Если он снимался, то его возили на съемку на лимузине, а может быть, он не придавал этому значения. Хотя. В Голливуде невозможно не придавать этому значения.

Мила давно и успешно была замужем, а он остался ни с чем, не принятый Голливудом, с красавицей-кинозвездой Жаклин Бисе они разошлись, из театра, точнее, из труппы, которой руководил Барышников, он тоже ушел. По-моему, даже частные контракты у него закончились. В момент нашей встречи он уже не танцевал, но помогал нашей паре танцоров, которые были на свободном контракте в Америке. Существовала какая-то студия, в которую он приходил и с ними репетировал. А потом несчастный случай. Сердце.

Жуткая была ситуация: где хоронить, как хоронить? Годунов оказался ничей — человек, к которому на похороны никто не смог приехать. Жаклин чуть ли не одна была. Она прочитала потрясающие стихи, которые сама ему написала. Она держалась и хорошо о нем вспоминала и говорила. Ясно было, что этот человек оставил в ее жизни громадный след. Мать и брат не могли приехать, потому что они живут в Латвии, но не имеют латвийского гражданства, так как их отец был военный. И если бы они приехали на его похороны, обратно в Латвию вернуться бы им не дали.

Мне он объяснял, что с таким характером, как у меня, не встанешь на ноги, мол, ты не приживешься в Америке, Америку надо уважать. Я отвечала: «Да, надо уважать, но свое «я» всегда останется своим «я». Я сюда приехала не жить постоянно, я здесь работаю и ценна тем, что сумела и сумею своими знаниями сделать, а не тем, сумею ли к Америке приспособиться. Конечно, если я здесь работаю, то должна учитывать их менталитет, но совсем себя втаптывать в асфальт я не собираюсь». Мы с ним ужасно спорили на эту тему. Он утверждал: «С такими взглядами здесь, в Америке, у тебя ничего не выйдет». Я в ответ: «Ну и не надо, потому что я и не ставлю перед собой задачу здесь сидеть до старости».

Видно было, что у него оказалась масса свободного времени. Жаклин его из балета привела в кино, а в кино он мог играть только роли эмигрантов, язык его выдавал. Он много читал. Он хорошо знал русскую литературу, точнее русскую классику. Видно, в ней он искал для себя какое-то утешение и занятость, и было видно, как много у него всяких нелегких мыслей. Я думаю, что сердце-то у него остановилось, потому что жизнь его не очень устраивала. Изначально он был действительно человеком большого таланта. Все, что я видела, когда он танцевал в Большом театре, и потом уже на кассетах те балеты, которые были записаны, конечно, полностью подтверждали его прозвище — «золотой мальчик». В последний раз мы виделись незадолго до его смерти, буквально за несколько дней.

В Лос-Анджелесе эмигранты в основном с Украины. Естественно, главным образом эмигранты по еврейской линии. Эмигранты из Москвы, Питера, то есть художественная интеллигенция, техническая интеллигенция, оставались в Нью-Йорке, Вашингтоне, в Сиэтле. А в Лос-Анджелесе в основном украинцы и армяне, причем у армян собралась большая община, они с девятьсот там какого-то года, с начала прошлого века поселились в Калифорнии. Русских, а тем более москвичей, было очень мало.

Я слетала в Москву и увидела, что мне возвращаться с двумя детьми (а был девяносто второй год) бессмысленно — что я буду в Москве делать? Я оказалась заложницей ситуации. Я поняла, что какое-то время мне предстоит жить в США, потому что здесь я, по крайней мере в данный момент, имела работу и хорошие условия для детей. Естественно, я себя сажала на голодный паек в общении. Я же понимала, что не могу, пока имею работу в горах, часто бывать в городе. Круг общения почти исчез, а я никогда не держала в мыслях, что могу связать свою судьбу с американцем. Я мечтала о человеке своего языка и своей культуры. И к тому же я видела, как дети любого кавалера воспринимают. Я сознательно сформировала для себя жизнь, в которой есть только работа и дети. Если я оставалась здесь жить, то в общем-то ради детей, хотя понимала, что дети с их языком и с чужим образованием будут от меня отдаляться все дальше и дальше. Я оказалась в золотой клетке. А в судьбе Годунова я увидела подтверждение своих мыслей, что даже знаменитый и востребованный человек, который тут остался, получил гражданство и работу, все равно не будет удовлетворен. Его пример мне ясно показывал: я не буду счастлива в этой стране.