– Случается.

– А вот второй. Его забрали СС, и я не знаю, где он.

– Это можно выяснить.

– Мне почему-то кажется, что он был в еще более плохом состоянии. Навряд ли он мог выдержать долгую дорогу.

– Думаю, что твои предположения верны. Я перезвоню тебе через пару дней.

– И заезжай в гости. Друзья прислали мне из Франции отличный коньяк!

– Я это запомню!

– Коммутатор? Группу С 9.

– У телефона унтерштурмфюрер Майнике! Слушаю вас!

– Хайль Гитлер, унтерштурмфюрер! Это гауптман Ранке.

– Хайль Гитлер, герр гауптман!

– Мне нужен гауптштурмфюрер Горн.

– Одну минутку, герр гауптман, я переключу вас на него.

– Ранке? Случилось что-то особенное? В штабе появился медведь? Вы вспомнили старика Горна!

– Не прибедняйтесь, Аксель! Хотел бы я быть таким стариком! У меня в штабе у машинисток даже шейные позвонки трещат, так они выкручивают голову, чтобы еще раз на вас посмотреть!

– Эх, Вилли, Вилли! Вы такой же неисправимый льстец! Я понимаю, почему генерал вас держит при себе. Кто-то же должен напоминать ему о его талантах. А лучше вас с этим никому не совладать!

– Подобных напоминающих и без меня вполне достаточно. Я его рабочая лошадь, увы, Аксель, но это так!

– И чем же он вас нагрузил на этот раз, если вы вдруг вспомнили о нашем существовании?

– Рутина, все как всегда. Бой закончился, и я теперь должен увековечить его для потомков. И для руководства, само собой разумеется. Расписать всю обстановку. Кто и где стоял. Что и когда сказал, какие команды отдал. Увы, хлеб штабного работника не так уж и сладок.

– Ну так в чем дело? Попросись в войска! Смени обстановку, наконец!

– Я пробовал – старик остался непреклонен. Каждый должен исполнять свой долг там, куда поставлен руководством!

– Да, это вполне в его стиле. Но чем же я могу тебе помочь, Вилли? Мы – скромные санитары прифронтовой полосы, что нам известно о ваших трудах?

– Кое-что знаете и вы, не скромничай, Аксель!

– Убедил. Спрашивай.

– Аксель, восемнадцатого августа твои ребята подобрали около дота номер шестнадцать раненого русского. Мне хотелось бы его допросить.

– Хм… Боюсь, это будет затруднительно.

– Он что, переодетый генерал? Пишет вам роман о жизни Сталина?

– Я бы с интересом такой роман прочел! Нет, Вилли, все намного проще и в то же время сложнее. У нас его нет.

– Он что – умер от ран?

– Не знаю.

– То есть?

– На обратном пути наша машина попала в аварию. Моих ребят отвезли в госпиталь. Там они и лежат до сих пор.

– А русский?

– Его забрали бравые парни из комендатуры. Ты уж извини, но у меня хватает забот и без него. Да и вряд ли он дожил бы до допроса. Ребята говорили, что был совсем плох.

– То есть ты советуешь мне позвонить в комендатуру?

– Скорее уж в приемную господа бога! Думаю, что там тебе намного быстрее, а главное – точнее расскажут о том, в каком именно котле преисподней он сейчас греет кости…

Начальнику… гарнизона

полковнику Мойзелю

Прошу Вас организовать проверку в подчиненных Вам местах содержания пленных солдат противника на предмет нахождения в них бойцов 82-й отдельной штрафной роты РККА. О результатах прошу меня уведомить.

Начальник штаба 62-й пехотной дивизии

полковник Штайнерт

Сегодня у нас началось наконец какое-то движение. С утра на краю котловины нарисовался какой-то тип с рупором в руке. Подчиняясь его командам, мы все выстроились в дальнем от него крае нашей ямы. С дороги сошло вниз несколько таких же, как и он, типов с полицейскими повязками. С собой они притащили несколько столов и табуретки. Расставили столы в линию, уселись – и началось.

Нас заставили по одному подходить к столам, и там производился опрос. После этого опрошенные бойцы уже не возвращались назад, а отходили метров на двести в сторону, где им и было приказано строиться. Интересно, что они там выспрашивают? Ничего, очередь дойдет, узнаю все сам.

Это произошло приблизительно через полтора часа. Подойдя к столу, я оказался перед немолодым уже дядькой. Очки с круглыми стеклами придавали ему вид сельского учителя. Правда, в сочетании с полицейской повязкой это вызывало у меня странные ассоциации. На столе лежала толстая амбарная книга, в которую он что-то записывал.

– Фамилия, имя, отчество? – спросил он, не поднимая головы.

– Леонов, Александр Павлович. – Врать было бессмысленно, красноармейской книжки у меня не было. Скорее всего, ее забрали немцы. Так или иначе, но такую нестыковку они могут заметить. Да и правда мне ничем сейчас не грозила. Ничем особенным Леонов перед немцами не знаменит, выделять его среди прочих им незачем. И не за что.

– Год рождения?

– Тысяча девятьсот первый.

– Коммунист?

– Что? А… нет. Я же из штрафников…

– Отвечайте на вопрос!

– Нет. Я не член партии. В комсомоле тоже не состоял.

– Звание? Воинская часть?

– Красноармеец. Восемьдесят вторая отдельная штрафная рота.

Впервые он поднял голову и посмотрел на меня. В его глазах возник интерес.

– За что попали в штрафники?

– Командиру в рыло двинул.

– Хм! – Он сделал какую-то пометку в книге.

– Как попали в плен?

– Не помню. Был контужен разрывом.

– Да? Откуда ранения?

– Да от разрыва от этого, откуда ж еще?

– Повернитесь!

Я повернулся спиной, и он с сомнением осмотрел раны, не прикасаясь ко мне руками.

– Ранения пулевые?

– Нет. Что-то по касательной по спине проехалось. Руку вот обжег…

– Когда в плен попали?

– Восемнадцатого августа. Нас в атаку бросили, тогда меня и контузило.

– Кем были до армии?

Что ему соврать? Что я могу делать такого, что бы не вызвало сомнений у окружающих? Морду могу качественно набить, только дайте! Хотя… тут таких желающих – человек семьсот. Не прокатит. Надо что-то другое придумать.

– Машину водить могу. По плотницкой части умею.

– А чего тогда в пехоте, если шофер?

Вот въедливый какой отыскался!

– Так штрафных шоферских подразделений нет еще.