Весь Зулуленд покрылся сетью военных краалей, каждый из которых служил опорной базой для одного из полков. В лагерях царила жесточайшая дисциплина, с помощью которой боевой дух армии поддерживался на должном уровне. После каждого сражения Чака проводил, так сказать, «разбор полетов», и обвиненных в трусости предавал немедленной казни. Известно, что как-то раз смерти был предан целый батальон, не сумевший показать себя в бою. Каждый из воинов приставил себе копье под мышку и самостоятельно пронзил свое сердце.

Одно из первых нововведений Чаки касалось военного снаряжения армии. Он ограничил использование традиционных ассегаев и сделал ставку на короткоствольные копья. Чака ввел новый тактический прием, который сам называл «буйволом», а в современной европейской науке он именуется двойным охватом или захватом в клещи. Передовая линия зулусской армии обычно выдвигалась в форме полумесяца (что соответствовало «рогам буйвола») и стремилась обойти противника с флангов. Когда «рога» практически смыкались, в бой бросался центр, «тело буйвола». Но существовал еще и резервный отряд («чрево буйвола»), который обязательно укрывался подальше от места сражения, чтобы неприятель не мог ни видеть его, ни знать о его местонахождении.

Упомянутый стрейнджерский мемориал стоит на том месте, где некогда располагался главный военный крааль Чаки под названием Дукуза (то есть Лабиринт). В разное время здесь побывали с визитами Фэйрвелл с Кингом, а также Финн и Айзекс. Их воспоминания позволяют составить картину этого грандиозного военного лагеря, где зулусский король проживал в окружении многочисленных наложниц и под охраной проверенных янычар.

Тысячи хижин, выстроенных в строгом военном порядке, служили казармами для королевских полков. Все вместе они образовывали круг, охватывающий крааль Чаки. Зулусский тиран, подобно пчелиной матке, располагался в самом центре, откуда управлял лагерем. Он установил абсолютный контроль над жизнями подданных, и власть его была непререкаемой. Совершенной организации Великого Города мог бы позавидовать любой военный лагерь. По первому требованию вождя — участвовать ли в ритуальных танцах или смотрах скота, отправляться ли на войну — командиры подразделений практически мгновенно собирали своих воинов в полной боевой раскраске. Любое слово короля тут же подхватывалось тысячами придворных подхалимов. В окружении Чаки царило редкостное единодушие, и хотел бы я взглянуть на смельчака, который отважился бы возражать Великому и Ужасному! Конечно, Чака понимал цену такому послушанию, но он сознательно культивировал репутацию бесчеловечного правителя. Власть его строилась на терроре, и в этом Чака схож со многими другими тиранами древности и современности.

По свидетельству Финна, когда он впервые увидел Чаку, тот сидел в высоком тюрбане из леопардовой шкуры, из которого поднимались двухфутовые перья журавля; в ушах болтались кубики сушеного сахарного тростника; плечи и бедра покрывали накидки из скрученных обезьяньих шкур, а запястья, локти и щиколотки опоясывали браслеты из белых бычьих хвостов. Король был шести футов роста, хорошо сложен и мускулист.

Айзекс рассказывает, что Чака каждое утро принимал ванну, а затем натирался шариками из сырого мяса. Иногда короля одолевала хандра, тогда он целые дни напролет проводил в хижине с наложницами. Спал Чака, скрючившись на соломенной подстилке и примостив голову на деревянное изголовье. Человек, претендовавший на аудиенцию короля, должен был следовать этикету не менее строгому, чем при дворе европейского монарха.

Его жестокость часто принимала экстравагантные формы. Как в том случае, когда Чака повелел убить тысячи человек, провинившихся лишь тем, что не явились лично засвидетельствовать свое горе по поводу кончины матери короля. Причем кара эта самым смехотворным образом распространилась и на скот казненных — будто коровы тоже должны были присоединиться к Чаке в его вселенской скорби! В другой раз, заподозрив кого-то из наложниц в неверности, король полностью истребил свой гарем и завел себе новый. Правосудие Чаки выглядело обычно следующим образом: когда несчастный подсудимый уже спешил прочь, ему одним точным движением — резким рывком сбоку — ломали шею, а затем добивали дубинками.

К белым людям Чака отнесся с радостным, детским любопытством. Он еще не настолько хорошо их знал (в отличие, скажем, от Дингаана), чтобы всерьез опасаться. Белые пришельцы появились перед Чакой в тот момент, когда он отчаянно скучал. Миллион банту уже сложил свои головы в племенных войнах, все земли вокруг завоеваны, и, собственно, у зулусского короля не осталось никаких дел — разве что любоваться на свой великолепный скот или забавляться с глупыми наложницами. И тут, откуда ни возьмись, появились белые гости и принесли с собой столько нового и волнующего. Чего стоили одни рассказы о заморском «брате-короле» по имени Георг! Судя по всему, Чака проявлял живейший интерес ко всему, что было связано с жизнью английского монарха.

Последние годы жизни зулусского деспота были озарены радостью от даров белых людей. Это были простые, незатейливые вещи — макассаровое масло и слабительная микстура, безопасная бритва (смелый подарок, учитывая буйный характер короля!) и зеркало на подставке, — но Чака относился к ним с простодушным восхищением. С непрошибаемой логикой дикаря он рассудил, что, если одна пилюля — хорошо, то двадцать пилюль будут в двадцать раз лучше. А посему весь двор короля периодически страдал от передозировки очередного патентованного средства. Жаль, Чаке так и не удалось пересечь океан, чтобы встретиться со своим «дорогим братом» Георгом. А он так об этом мечтал! Полагаю, Клио, древнегреческая муза истории, веселилась бы от души на этой встрече. Представляете себе Чаку в роли первого джентльмена европейского двора? Интересно, о чем бы говорили эти два человека? Впрочем, Георг IV, как известно, был ревностным католиком. Поэтому не исключено, что они прекрасно бы поладили. Любопытно бы также посмотреть, как сказался бы этот визит на замашках Чаки. Могу себе вообразить некие варварские копии брайтонского Павильона, разбросанные по зеленым холмам Зулуленда!

Увы, ничему из этого не суждено было сбыться. Как мы помним, Чака пал от руки своего сводного брата Дингаана и был похоронен на том самом месте, где сейчас стоит его мемориал. Кстати, памятник поражает почти протестантской сдержанностью: на каменном пьедестале с памятной табличкой стоит скромная задрапированная урна с прахом. Воистину, подобный мемориал скорее пристал бы Джону Уэсли.

5

Мое удивление возрастало по мере приближения к столице Зулуленда, городу Эшове. Я ожидал увидеть местность, заросшую буйной тропической растительностью, — другими словами, некое подобие Конго. А вместо того видел вокруг себя благодатные равнины и мягкие, округлые холмы. Просторные зеленые долины напоминали пейзажи родного Дорсета и Девоншира. Иногда за окном автомобиля проносились поля, смахивающее на йоркширские пустоши, а еще больше на торфяники Шотландии.

Зулуленд оказался на удивление зеленой страной и к тому же гораздо менее перенаселенной, чем Транскей. Здесь тоже склоны холмов были усеяны хижинами туземцев, но они разительно отличались от тех, что я видел в других резерватах. Если прежде преобладали беленые мазанки, то теперь взору моему представали плетеные жилища с крохотными оконцами. Массивные крыши, спускавшиеся почти до самой земли, придавали им сходство со старинными соломенными ульями.