Тимко вторую неделю жил в селении племени гуахиро. Оно располагалось на берегу небольшой реки, в глубине Эспаньолы, среди таких дебрей, что до индейцев не могли добраться даже известные ловцы рабов караибы, не говоря про испанцев. Тим Фалькон готов был локти себе грызть от нетерпения: ему хотелось как можно быстрее добраться до того места, где, по заверениям Конуко, золота и драгоценностей столько, что можно купить весь мир. Конечно же вождь преувеличивал, тем не менее Тимко уже уверился, что большая доля правды в его словах есть, поэтому каждый день по нескольку раз надоедал Конуку вопросом: «Когда?!», а тот в своей обычной невозмутимой манере отвечал: «Как только великий Йокаху даст согласие».

Оказалось, что он был еще и главным жрецом племени – амунау. И забот у него хватало. С утра Конуко отправлял женщин в поле, а мужчин – на охоту и рыбалку. Другие женщины занимались работой по дому, делали калебасы, глиняные горшки и миски, плели корзины и хамака – гамаки, которые полагалось иметь каждому араваку. Самые умелые из мужчин шли строить каноэ, что было весьма непросто с их примитивными инструментами. Из растений гуахиро получали краску «руку», которой разрисовывали тело, чтобы навести ужас на врагов, а заодно отогнать москитов.

Гуахиро были чрезвычайно суеверны. Если они плыли мимо места, где утонул человек, то непременно бросали за борт немного еды для утопленника, чтобы он не рассердился и не перевернул лодку. Перед рыбалкой они не ели мягкие фрукты и овощи, иначе рот у рыбы станет мягким, и поймать ее на крючок будет невозможно.

Солнце, песок, деревья, тьма, болезнь были для них живыми существами. Верховным богом у гуахиро-араваков считался Йокаху – «дающий маниоку». Богиня Атабейра отвечала за плодородие и деторождение, управляла движением воды и Луной. Весьма почитаемым божеством был Опиль Ваобиран – сын тьмы. Останки предков – выбеленные солнцем кости – араваки вешали в корзинах под потолками жилищ. Они полагали, что если будут присматривать за костями, то умершие присмотрят за ними.

Все это рассказала Тиму Фалькону дочь вождя Тариана. В родном племени ее красота расцвела еще больше. Многие холостые мужчины имели на нее виды, но она считала себя вдовой, хотя и не была официальной женой плантатора, и имела право выйти замуж только через два года после его смерти. Что касается ее ребенка, то индейцы приняли его благожелательно, и он целыми днями где-то бегал со своими сверстниками, купался в реке и играл в какие-то игры.

Тариану приставили к Тимку в качестве переводчицы. Глядя на нее, он ощущал огромное волнение. Женщина была не только красива, но еще и притягивала к себе со страшной силой. В ней, видимо, сидел какой-то демон. Пообщавшись с ней поближе, Тимко понял, почему испанец так увлекся индианкой. Таких женщин в его родном селе называли ведьмами. Перед их обаянием не мог устоять ни одни казак. Тимко крепился, чтобы не наделать глупостей, но, едва Тариана оказывалась рядом, его сердце начинало колотиться, как бычий хвост, когда на животное налетают слепни. Обычно она разговаривала с ним, опустив глаза, но, когда они иногда встречались взглядами, его обдавало жаром, и он едва сдерживался, чтобы не заключить Тариану в объятия.

А еще он понял, что женщина относится к нему отнюдь не безразлично. Тимко превратился в статного мужчину с орлиным взором, широкими плечами и незаурядной силой. Он был выше самых рослых араваков, а его походка, напоминавшая мягкую поступь ягуара, восхищала даже видавших виды воинов гуахиро. А еще они были поражены способностью белого господина исчезать на глазах. Эти штуки Тимко проделывал специально, чтобы внушить аравакам суеверный страх, – мало ли что может прийти им в голову…

Наконец настал день, когда, по словам Конуко, верховный бог араваков Йокаху дал добро на посещение места, где полно сокровищ. Они уходили очень рано, пока все селение спало, но, когда Тимко собирал пожитки в небольшой хижине, которая служила ему временным жилищем, откуда-то появилась Тариана и тихо прошептала:

– Берегись! Тебя ждет смертельная опасность.

И с неожиданной нежностью погладила его по щеке. А затем исчезла, будто ее и не было.

Ошеломленный Тимко какое-то время стоял как столб; капитану буканьеров даже показалось, что Тариана привиделась ему. Но место прикосновения нежной женской ладони пылало так, будто нагрелось от близкого костра. Значит, ее предупреждение – не игра ума, разгоряченного приготовлениями к походу за сокровищами, а было на самом деле и имеет зловещий смысл.

Тимко подобрался, словно перед жестокой схваткой, и, переполненный недобрыми предчувствиями, направился вслед Конуко. Вождь сел в каноэ и жестом пригласил Тима Фалькона последовать его примеру. А затем сунул ему в руки весло, сам взял другое, и они начали быстро грести вверх по течению.

Река постепенно становилась уже, а течение – быстрее. Воды в верховье были прозрачными и холодными, потому что текли по каменистому ложу. Лишь в среднем течении вода приобретала желтизну из-за ила и делалась мутной, но зато там водилось много разных рыб – от небольших и быстрых, похожих на карлабадос, до настоящих гигантов, которые могли откусить человеку руку, если он, сидя в каноэ, забудется и нечаянно опустит ее в воду. По крайней мере так утверждали индейцы, хотя Тимко не очень верил их россказням.

По берегам реки копошилось множество птиц. Тимко, хотя и промышлял некоторое время на Эспаньоле, особо не присматривался к птичьему царству острова, тогда его больше интересовали быки и свиньи, да и река была далековато от места, где они жили с Гуго Бланшаром. В зарослях порхали рябчики и дикие голуби, роились, как большие шмели, колибри, среди ветвей диковинными цветками пестрели попугаи, на мелководье важно расхаживали фламинго и цапли, в заводях плавали стайки гусей, чирков и других водоплавающих, названий которых Тимко не знал. При появлении каноэ птицы взмывали в воздух, и казалось, что на солнце надвигается туча, так много их было.

Встречались и кайманы. Некоторые достигали семидесяти футов в длину и двенадцати в ширину. Если кого и следовало опасаться в водах острова, так это не каких-то зубатых рыб, которых, возможно, и в природе не существует, а кайманов. Обычно они охотились в местах водопоя, и Тимку однажды довелось наблюдать, как кайман затащил под воду корову. Бросок каймана, изображавшего бревно, плывущее по течению, захват за коровью шею, бурление в реке, и бедное животное вмиг исчезло под водой, успев лишь раз жалобно промычать.

Но вот речка сузилась до размеров ручья, и Конуко с Тимком вытащили каноэ на берег. Дальше им предстояло идти пешком через дикую сельву, где и звериные тропки встречались очень редко. Вскоре начался подъем, который становился все круче и круче. Сначала им попадались в основном пальмы, затем они вошли в кампешевый лес, да такой густой, что впору было вернуться и обойти его стороной, но где он заканчивался, Конуко не знал. «Давно здесь был, – признался он Тимку. – Совсем маленьким. Отец приводил…» И наконец путь им преградила стена из палисандровых деревьев.

Высоченные стволы в два-три обхвата стояли как крепостной частокол. Но идти стало легче, потому что в этом лесу почти не существовало низовой поросли, земля была ровной, местами каменистой, а расстояние между деревьями позволяло шагать свободно, не протискиваясь между ними и не оставляя на сучках и колючках лоскуты одежды.