В нескольких донесениях А. Николсон подробно информировал Э. Грея о покушении на П. А. Столыпина на Аптекарском острове, которое совершили эсеры-максималисты днём 12 (25) августа 1906 г.[1039]. Первое сообщение о теракте в отношении премьер-министра пришло в посольство около 4 часов вечера. В министерстве иностранных дел России посол не смог получить никакой информации по этому поводу, поэтому ему пришлось собирать её самому. С этой целью он послал своего младшего сына Г. Николсона, сотрудника посольства, вместе с егерем посольства к резиденции П.А. Столыпина[1040]. Таким образом террор занимал значительное место в донесениях А. Николсона в Форин Офис. Нужно сказать, что ни А. Николсон, ни другие британские дипломаты никогда не оправдывали террор, описывая его как абсолютное зло[1041]. После покушения на П. А. Столыпина А. Николсон пришёл к выводу, что террор являлся, во-первых, средством борьбы революционеров за власть: «Революционеры вообще не заботятся о конституциях, думах или реформах, их единственная цель путём постоянного безжалостного террора и насилия попытаться сделать любое управление невозможным и проложить путь к социалистической республике наиболее прогрессивного типа»[1042]. Во-вторых, их местью власти, которая арестовывала комитеты революционеров, захватывала бомбы и динамит в Петербурге и Москве[1043].

Невероятный размах террора дипломаты связывали с мягкостью власти и приостановкой деятельности военно-полевых судов[1044]. А. Николсон не разделял мнения оппозиционных власти русских газет в отношении того, что в период работы I Думы число политических убийств сократилось[1045]. В росте террора в России после роспуска II Государственной думы дипломаты винили и саму нижнюю палату, которая не осудила террор[1046]. А. Николсон критиковал тактику партии кадетов в Думе. Он верно заметил, что кадеты не осудили террор, так как боялись порвать с левыми. Вместе с тем посол сомневался в том, что экстремисты пойдут на сотрудничество с кадетами, и что оно будет выгодным для либералов. Но даже если бы подобный альянс состоялся, по его мнению, вряд ли кадеты смогли бы «… в какой-то момент отделить себя от радикалов и оставить поле за собой»[1047]. Симпатии дипломатов были на стороне более умеренных партий, которые выступали против насилия и пытались добиться необходимых реформ мирными законными средствами.

Британские дипломаты не осуждали правительство за подавление террористических атак[1048]. А. Николсон писал министру иностранных дел Великобритании в сентябре 1906 г.: «Решительная политика со стороны правительства необходима. Военно-полевые суды – жестокая необходимость»[1049]. Правда, введение военно-полевых судов вызывали у посла и опасения. Он отметил, что быстрота, с которой рассматривают дела военно-полевые суды вызывает «чувство неприятия и отвращения к подобным методам»[1050]. Тем не менее революционное насилие воспринималось британским послом враждебно, а решительные действия власти по подавлению террора приветствовались. Такая оценка революционного террора британскими дипломатами способствовала среди прочего сближению Великобритании с правительством П.А. Столыпина и, в конечном итоге, содействовала успешному подписанию англо-русского соглашения 1907 г.

С точки зрения А. Николсона, для автократического государства личность императора имела большое значение. В ежегодном докладе по российским делам за 1906 г. он дал характеристику царю и двору. Однако его характеристика императора опиралась не на собственное мнение, для составления которого нужно «близкое личное знакомство», а на собранные им мнения других. Скорее это был анализ возможностей царя, выполняющего «сверхчеловеческую задачу», в той сложной ситуации, в которой он оказался. А. Николсон писал: «Сомнительно, что многие его критики, помещенные в эти обстоятельства, справились бы с трудностями, с которыми столкнулся трон, и при этом были бы способны наделить страну свободой, порядком и спокойствием, которые столь остро нужны». Он полагал также, что «великие князья не имеют того влияния, которое им приписывается»[1051].

Однако больший интерес посла вызывали новые политические институты: парламент и партии. С момента приезда в Россию он старался собрать максимальное количество данных о различные партиях России, о выборах во II Думу, о партийной борьбе в парламенте, чтобы понять какой политический вес имеют эти новые институты. Когда он прибыл в Петербург его симпатии полностью были на стороне Думы и либеральных партий[1052]. Тем более, что его первый опыт общения с русскими чиновниками оказался негативным. Один из первых своих визитов А. Николсон нанёс премьер-министру И. Л. Горемыкину. В дневнике посол записал, что обнаружил этого «престарелого человека с заспанным лицом и пиккадильскими бакенбардами» «возлежащим на диване, окружённым французскими романами». Британца потрясло, что премьер отзывался о Думе «с величайшим презрением» и уповал исключительно на правительство. «Я ушел с тяжёлым сердцем. Русская бюрократия неисправима», – отметил А. Николсон[1053]. Однако, через довольно короткое время посол пересмотрел свои взгляды. По словам сына А. Николсона, его отец уже летом 1906 г. понимал, что Дума слабо влияет на события, происходящие в стране. Напротив, такое влияние, по его мнению, было у правительства и революционеров, поэтому А. Николсон «больше верил в Столыпина, чем в Милюкова», а кадетам желал побыстрее осознать это обстоятельство, чтобы стать «менее тщеславными и бесполезными»[1054]. Он писал Э. Грею осенью 1906 г., что лишь серьёзное изучение кадетами любых реформ, которые правительство представит во II Государственную думу, даст России «перспективы мирной эволюции в сторону какой-либо формы конституционного правления»[1055]. А в январе 1907 г. в докладе Э. Грею А. Николсон заметил о кадетах: «…они более доктринёры, чем практики. Они любят дискутировать по абстрактным политически теориям, а не заниматься решением неотложных дел», хотя он всегда отмечал их прекрасную организацию в городах[1056], да и программа кадетов послу в целом импонировала. Противоречивая информация, получаемая британцами из разных источников, не давала им возможности со всей определённостью ответить на вопрос, как будут себя вести кадеты во II Думе. А. Николсон отмечал два возможных варианта развития событий: либо сдвиг партии к крайне левым[1057], либо серьёзное изучение ею любых реформ, которые правительство представит в Государственную думу[1058]. При этом посол подчеркивал, что кадеты преувеличивают симпатии британского правительства и британского народа относительно цели и задачи своей партии[1059].

С большей симпатией А. Николсон характеризовал октябристов как «более практичных, чем кадеты» политиков, могущих много сделать для государства. Он полагал, что во II Думе октябристы могли бы сформировать «очень полезную центристскую партию»[1060]. Хотя посол понимал, что октябристы не имеют значительного числа последователей в России: «их взгляды слишком конституционные и умеренные, чтобы апеллировать к большей части общества в эти столь неспокойные времена»[1061].

Особый интерес посол проявлял к