Несмотря на предельную безжалостность этой оценки (ни одного слова «в пользу» братьев!), Ильин завершил свой набросок неожиданным выводом: «А говорить об этом сейчас публично — не следует — Солоневичи пока „полезны“». И в этом «прагматизме» Ильин, хотелось бы отметить, мало чем отличался от различных «фракций» Русского Зарубежья — от НТСНП до «внутренней линии» РОВСа, — которые в разное время хотели «использовать» Солоневичей. Но упрямые ловчилы шли своим собственным путём, не подчиняясь и не подпевая никому (отсюда и ярлык — «себе на уме»). Подчёркнутая самостоятельность братьев вызывала широкую гамму негативных чувств у верхушки эмиграции: от раздражения и слепой подозрительности до ненависти и откровенной вражды.

Вот ещё одно подобное свидетельство. Кандауров, руководитель фашистов в Болгарии, так написал об Иване в штаб-квартиру своей партии в Харбин (13 февраля):

«Пожелание» это было передано Родзаевскому, которое вместе с другими отзывами подобного рода охлаждало стремление главы русских фашистов к сотрудничеству с издателем «Голоса России»…

После покушения на Солоневича полпред Раскольников и его жена решили стать невозвращенцами. Известия о политических репрессиях в Советском Союзе, серия террористических актов, прокатившихся по странам Европы в отношении изменников и «врагов Сталина», и, конечно, ощущение нависшей над ними опасности (люди Яковлева следили за каждым их шагом) побудили их к побегу. Раскольников направил в Наркоминдел телеграмму об отъезде в Москву. Он и его жена простились на вокзале с провожавшим их коллективом полпредства и «отбыли» на родину. До границы они не доехали. На одной из станций Раскольниковы покинули поезд и отправились в прямо противоположном направлении, намереваясь просить убежище во Франции.

После взрыва в редакции «Голоса России» «внутренняя линия» в Софии стала распространять слухи о том, что в советском полпредстве действует «балканский центр» по изготовлению бомб. Цель была очевидной: спровоцировать разрыв дипломатических отношений между Болгарией и СССР.

Чтобы раскрыть «сеть советских агентов», привлечённых к организации взрыва, контрразведка РОВСа и Русский отдел общественной безопасности Болгарии усилили наблюдение за полпредством. В число подозреваемых попал издатель литературно-исторического журнала «Вольный Дон» Павел Назарьевич Кудинов. Его имя тогда знали многие. В марте 1919 года Кудинов возглавил Верхнедонское восстание, потом воевал в Добровольческой армии, в 1920 году был вынужден эмигрировать и осел в Болгарии. Из-за хлопот по отправке имущества умершего казака семье на Дон Кудинову пришлось общаться с советским «дипломатом» Яковлевым.

Агенты Фосса зафиксировали визиты Кудинова в полпредство в ноябре 1937 года. За ним организовали слежку и выяснили, что издатель «Вольного Дона» несколько раз встретился с Яковлевым в «неофициальной трактирной обстановке», что было истолковано Фоссом как «явный признак предательской работы на Советы». К тому же в своём журнале Кудинов стал резче осуждать западные державы за подготовку «вооружённой экспансии» против России, называл Белое движение «панской чумой, напастью на людей», выступал «вразрез» антисоветским установкам РОВСа. Летом 1938 года Кудинов был арестован. Допрашивал его начальник Русского отдела тайной полиции Браунер:

— Павел Назарьевич, вы не отрицаете того, что встречались с секретарём советской делегации?

— А я думаю, что она же и русская…

— Вот уж в этом я с вами не согласен, не русская она, а подлая, всем миром презренная, большевицкая…

— Партии всякий раз могут срывать друг другу головы, менять роли, но Россия остаётся Россией…

Ответы Кудинова Браунер назвал дерзкими и неубедительными. По его представлению в августе 1938 года «просоветски настроенного казака» выслали вначале в ссылку в провинцию, а в 1939 году выдворили в Румынию, обвинив в деятельности по разложению русской эмиграции и в шпионаже в пользу СССР[141].

У «контрразведки» РОВСа первые подозрения о «чекизме» Николая Абрамова появились в начале 1937 года. Под различными предлогами его постепенно отстранили от «настоящей работы». За ним было установлено наблюдение и «внутренней линии», и болгарской полиции. Подозрений становилось всё больше, но поймать его с поличным не удалось.