— Я на это надеюсь, — сказал Майлс. — Думаю, Дафна не обрадуется, если вам потребуются похороны.

Майлс представить себе не мог, что пережила она, думая, что Карсингтон умер. Он чувствовал себя идиотом, потому что не понял, что у нее появились новые чувства. Но она так хорошо это скрывала.

Кроме того, Дафна никогда не обращала внимания на мужчин, а если замечала их, то относилась к ним с недоверием. Почему Майлс должен был думать, что случай с Карсингтоном — исключение? Почему из всех мужчин он оказался единственным, ради кого она рисковала жизнью? Майлсу даже с трудом верилось, что его ученая сестра ради него рисковала жизнью, а он был ее братом.

С некоторым запозданием он вспомнил указания и объяснения, которые, уходя, дала ему Дафна.

— Я должен предложить вам стакан воды, — заявил Майлс. —Дафна сказала, что дала вам опия, и, возможно, когда вы проснетесь, вы почувствуете сухость во рту.

— У меня ощущение, что, пока я спал, кто-то засунул мне в рот Аравийскую пустыню вместе с верблюдами. А позволено ли мне хотя бы умыться, побриться и почистить зубы? Но не важно, позволяет она или нет. Она спит. То, чего она не знает, не обидит ее.

— Да, но вам действительно надо поменьше двигаться. Чтобы не тревожить рану. Вы же не хотите свести все ее труды к нулю?

Карсингтон мгновенно остановился.

— Нет, конечно, нет. Она вытаскивала клочки ткани, все до последней ниточки, как мне показалось, несколько часов. Какой же я был бы скотиной, если бы разрушил все ее труды.

Майлс моргнул один раз, второй. Он не верил своим ушам. Он знал, что Карсингтон неуправляем, это всем было известно. Даже его грозный отец, кажется, признал его безнадежным.

Майлса не удивляло, что его милость отослал своего четвертого сына в Египет. Он только удивлялся, что граф не отправил сына в Китай или на Огненную Землю.

— Я помогу вам, — предложил Майлс. Он взял тазик, кувшин и полотенце. Нашел зубную щетку Карсингтона и его бритвенные принадлежности и разложил все перед ним.

Майлс выполнял обязанности камердинера, когда в каюту вбежала мангуста. Она встала на задние лапки и наблюдала за происходящим. Когда Майлс вернулся на свое место, она взобралась к нему на колени и оттуда продолжала наблюдать.

— Я слышал, ее зовут Златоцветка, — сказал Майлс.

— Она влюблена в вашу рубашку.

Майлс уже слышал эту историю и сообразил, что к чему. Пока Карсингтон занимался своим туалетом, Майлс рассказал ему о своих приключениях в Минье и о хромой мангусте, которую он покормил.

— Совершенно очевидно, что это та самая, — сказал Карсингтон, — какая же она притворщица. Я-то думал, она любит меня. Но я никогда не видел, чтобы она так долго сидела спокойно. Обычно через одну-две минуты ей надоедает смотреть, как я бреюсь. Теперь я понимаю, я был ей нужен только на время, пока она снова не увидит вас. Это вас она любит по-настоящему.

Майлс погладил зверька.

— Я вижу, вы по дороге подобрали нескольких бездомных, — сказал он.

— Златоцветка подобрала нас. Остальные — дело рук Даф… миссис Пембрук.

В этот момент Майлс молча испытал то, что, он надеялся, было последним из потрясений. У Дафны возникла не просто симпатия, у его сестры были близкие отношения с четвертым сыном графа Харгейта. С Рупертом Карсингтоном — пресловутым непредсказуемым и неукротимым блудным сыном. Однако, напомнил себе Майлс, существовали люди и похуже. Ноксли, например, или Пембрук.

А между тем этот человек, без сомнения, завоевал любовь и преданность команды и слуг. От них можно было услышать лишь похвалы в его адрес. Они дрались за него, и мангуста тоже его любила.

Даже кошки, которые днем забрели в каюту, снизошли до того, что уселись на краешек дивана и смотрели на него, пока он спал.

Когда с туалетом было покончено, Майлс помог ему надеть свежую рубашку в арабском стиле, доходившую почти до лодыжек. Ее нельзя было назвать элегантной, но в ней было прохладно. Длинный разрез ворота открывал доступ к его ране. Когда он оделся и Майлс подложил ему под спину еще одну подушку, Карсингтон несколько успокоил его, сказав: — С какой удивительной быстротой вы сообразили вчера — с этим факелом и папирусом.

— Этот проклятый папирус, — ответил Майлс. — Я был бы рад избавиться от него, если бы не Дафна. Она так много работала над ним, и это был великолепный манускрипт, даже лучше, чем тот длиннющий, который изображен в «Описаниях Египта». Теперь у французов будет и этот, дьявол их побери.

— У нее осталась копия, — сказал Карсингтон. — Не такая красивая, конечно, и без картинок, но она настойчива. Ее не запугаешь. Я никогда не встречал женщину, « даже отдаленно похожую на нее. Вы видели ее вчера, когда они шли на нас, эта огромная толпа головорезов? Она повернулась, взвела курок пистолета и выстелила — другой такой и не сыщешь. И попала одному из них в ногу.

Не могу сказать, что я был удивился, поскольку не один раз видел ее храбрость.

Он стал рассказывать всю историю, начиная с того, как Дафна спустилась в темницу крепости в Каире, чтобы освободить его, когда больше никто не захотел ей помочь… как во второй пирамиде произошло убийство и какую смелость она там проявила… как они пробирались сквозь длинные, в несколько миль, коридоры ступенчатой пирамиды в Саккара, где он не услышал от нее ни одной жалобы.

— Клянусь, можно было подумать, что она находится в Египетском зале на Пиккадилли или осматривает Стаурхед, — говорил Карсингтон. — Если она и испытывала неудобства, то не обращала на них внимания, — и вам следует знать, что температура внутри пирамиды достигала не менее девяноста градусов, а воздух был пропитан дымом и пылью.

— Дафна? — поразился Майлс. — Но она испытывает ужас перед тесным замкнутым пространством. Ее голос становится визгливым, и она тараторит без передышки, что страшно раздражает.

— Со мной она не визжала, — сказал Карсингтон. — Я видел, что она испытывает болезненное отвращение к таким местам, но она не позволяла страху остановить ее. Как бы я хотел, чтобы вы видели ее, когда мы застряли в подземном ходе, прокопанном грабителями, в гробнице в Ассиуте.

Он продолжал свое повествование, а Майлс слушал, размышляя о том, не напился ли он, сам того не зная, опять, потому что не могла быть его сестрой Дафной та, о ком рассказывал Карсингтон с таким вдохновением. И восхищением! Как будто… как будто…

— Вы влюблены в нее, — сказал Майлс, затем спохватился. Он не собирался говорить этого вслух. Он пристально посмотрел на мангусту. Она лизнула его руку.

— Влюблен? — повторил Карсингтон. — Влюблен?

— Энет! Простите. Не знаю, о чем это я думал. Не мог поверить, что вы говорите о моей сестре.

Карсингтон помрачнел.

— Но я не ожидал, что она так проявит себя в данном случае, — поспешил добавить Майлс. Он не боялся Карсингтона, но вынужден был признаться, что его взгляд настораживал. В любом случае для этого человека вредно так возбуждаться. Это сказала Дафна. — Моя сестра, конечно, отважное создание… продолжала работу вопреки всем препятствиям.