Второй этап должен был начаться в ноябре, до сильных снегопадов. Но график сбился из-за вмешательства моджахедов, правительства Наджибуллы и из-за конфликтов между советскими чиновниками как в Кабуле, так и в Москве.

Моджахеды по-прежнему получали оружие и припасы от пакистанцев и американцев. По советским данным, только в сентябре и октябре прибыли 172 крупных каравана. Теперь Наджибулла был уже серьезно встревожен тем, что его интересы и интересы СССР быстро расходятся. В начале сентября он с поразительной прямотой сообщил Варенникову, что делает все, чтобы затормозить уход советских войск, в ответ на нарушение Женевских соглашений пакистанцами и американцами. Варенников твердо сказал Наджибулле, что и советская, и международная общественность придет в ярость, если советские войска не уйдут вовремя. В октябре Наджибулла еще раз попытался переубедить советских чиновников, с которыми встречался в Кабуле. Главная проблема, говорил он, — Масуд, и если переговоры с ним провалятся, понадобится военное вмешательство. Более того, Наджибулла заявил, что Масуд сговаривается с ЦРУ, чтобы пустить в страну американцев.

Многие советские чиновники в Москве и в Кабуле симпатизировали Наджибулле: они сделали его главой государства, и честь не позволяла бросить его на произвол судьбы. Они тоже считали главной проблемой Масуда, но не могли прийти к единому мнению, что с ним делать. Как только стало ясно, что СССР действительно намерен вывести войска, люди Масуда стали вести себя осторожно и избегать провокаций, особенно в районе перевала Саланг. Однако правительственные войска продолжали обстреливать соседние поселения, и Масуд предупредил, что если это не прекратится, он примет контрмеры. Варенников помог договориться о временном прекращении огня. К этому моменту советские военачальники всех уровней в массовом порядке шли на такие соглашения со старейшинами соседних кишлаков и командирами бандформирований, чтобы сократить свои потери. Афганское правительство не одобряло эту тактику, поскольку считало, что русские плетут интриги и не хотят сражаться.

Варенников был уверен, что русским имеет смысл поддерживать с Масудом ровные отношения. Масуд создал очень эффективную армию, он пользовался непререкаемым авторитетом у соратников, и когда он приказывал своим бойцам не нападать на советских солдат, они подчинялись. Хотя он оставался решительным противником действующего правительства, в соответствии с политикой национального примирения его бойцы стреляли только тогда, когда стреляли в них. Варенников сообщил в Москву: если СССР сделает то, чего просит Наджибулла, 40-я армия понесет большие потери, график вывода войск сорвется, Советский Союз нарушит Женевские соглашения и его репутации будет нанесен урон. Конечно, Масуд был главной угрозой кабульскому режиму и, должно быть, намеревался возобновить активность после ухода советских войск. Но в долгосрочной перспективе он мог стать крупной политической фигурой, и Советский Союз мог бы с ним сотрудничать. Лучше было иметь Масуда в союзниках, чем во врагах. По каналам разведки с ним можно было вступать в прямой контакт.

В этот момент на сцене появился новый игрок — Юлий Воронцов, один из опытнейших советских дипломатов, который стал послом в Кабуле вместо Егорычева. У Воронцова уже был опыт ведения переговоров с моджахедами. Шестого декабря в Саудовской Аравии он встретился с Раббани и другими представителями «Пешаварской семерки». Встреча началась с неловкой паузы, пока Раббани наконец не решил, что может пожать руку представителю врага. Воронцов заявил, что советские войска во исполнение договоренностей уйдут. Раббани явно подозревал его во лжи: «Куда вы уйдете? Вы же столько вложили в Афганистан. У вас много людей здесь погибло. Вы никуда не уйдете. Бросьте говорить ерунду». Воронцов ответил, что с этого момента Раббани и другие афганцы будут сами ответственны за свою страну. Когда СССР выведет войска, Афганистан больше не сможет рассчитывать на его помощь. Он повторил это на другой встрече с моджахедами в Исламабаде. Советские войска не хотят устраивать кровавую баню, сказал Воронцов. Он призвал моджахедов ответить тем же. «Если вы действительно уходите, мы не будем стрелять вослед», — пообещали моджахеды. Свое обещание они более или менее выполнили.

Восемнадцатого декабря Варенников обратился напрямую к Масуду. В письме он предложил, чтобы представители обеих сторон встретились в течение недели. Он изложил конкретные предложения по поводу трассы Кабул — Хайратон, позволяющие и дальше беспрепятственно доставлять провиант и другие припасы. Если Масуд согласится охранять шоссе, с властями поселений вдоль дороги будут подписаны соответствующие соглашения. В противном случае советские и афганские силы устроят собственные сторожевые посты и будут принимать меры в случае обстрела со стороны людей Масуда.

Ляховский составил список политических предложений для Масуда: создание на севере таджикской автономии, располагающей собственными вооруженными силами под общим руководством афганской армии; план экономического развития при поддержке центра; представительство в органах центральной власти; прямые торговые, экономические и культурные связи между автономным таджикским регионом и советским Таджикистаном. Эти предложения одобрили Варенников, Воронцов и, как ни удивительно, афганское руководство.

Однако они не устояли перед сильным давлением из Москвы, склонявшей армию к военным действиям против Масуда. В пользу силового решения высказывались Язов, Крючков и Шеварднадзе. Они обвинили Варенникова в интригах за спиной начальства, в отказе выполнять их приказы и запросы афганского руководства. Язов позвонил Громову и спросил, почему с Масудом еще не разобрались. Когда Громов возразил, что операция будет кровавой и бессмысленной, Язов ответил: «Разбейте его наконец».

Военные уступили. Армия нанесла авиаудары по силам Масуда в районе лазуритовых шахт за пределами Панджшерского ущелья. Масуду передали, что эти удары — предупреждение, сам он, естественно, посчитал их вероломством. Ответ Масуда был быстрым и решительным. Двадцать шестого декабря он написал: «Я уже хотел направиться к месту встречи с советскими представителями, когда получил ваше последнее письмо. Я должен сказать, чтобы внести ясность, что мы терпим войну и ваше вторжение вот уже десять лет. Даст бог, потерпим еще несколько дней, а если вы начнете боевые действия, мы дадим достойный отпор. Все! С этого дня мы поставим приказ нашим отрядам и группам быть в полной боевой готовности».

То была последняя попытка советских военных договориться с Масудом. Но против него была предпринята еще одна акция. В середине января Шеварднадзе приехал в Кабул. Наджибулла попросил временно оставить часть войск для охраны трассы через Саланг и держать бомбардировщики на советских базах в постоянной готовности, чтобы при необходимости наносить удары по мятежникам. Он жаловался, что против сил Масуда целых четыре года не проводилось крупных операций. Пока жив Масуд, доставлять припасы в столицу будет невозможно. Это ключевой вопрос, от которого зависит выживание режима. Шеварднадзе указал на международные последствия такого решения: предложение Наджибуллы столкнет Советский Союз с США и Пакистаном. Но он пообещал рассмотреть вопрос и заявил высокопоставленным советским чиновникам в Кабуле, что для предотвращения блокады столицы следовало бы оставить войска для охраны аэропорта и перевала Саланг — возможно, на неопределенный срок. Шеварднадзе велел сотрудникам посольства проработать план, позволяющий оставить в стране двенадцать тысяч солдат под эгидой ООН либо в качестве «добровольцев».