народу Фабр, который столько сделал для того, чтобы людям понятнее и ближе были задачи, стоящие перед наукой, перед человечеством, перед каждым человеком в отдельности. Отгороженный от мира каменной стеной Гармаса, он всего себя отдавал людям. В глуши, лишениях, нужде умел быть счастливым. Умел радоваться и когда сеял, а не только когда пожинал. Не тратил время на пустяки, на суету, сборы, слова, ожидания. Не было возможности заняться самым любимым — продолжал работать там, куда его ставила жизнь, отдавал этому делу ум и сердце. Но одновременно упрямо шел против ветра, выгребал против течения, показывая, что никогда не следует откладывать и никогда не бывает поздно начать. Посвятив себя малому, он стал по-настоящему великим.

ВОСХОЖДЕНИЕ ВГЛУБЬ (повесть)

1

В одном из своих популярных очерков о насекомых Карл фон Фриш выделил присущее многим из его героев врожденное искусство «выходить из себя», как он называл смену личинковой рубашки — линьку. Развивая каламбур, знаменитый энтомолог мог бы заметить при этом, что подобное качество присуще и людям, к тому же в значительно большей степени, чем другое — умение найти себя. Впрочем, сам-то он как раз и был одним из этих немногочисленных счастливцев…

Младший в семье фон Фришей, Карл родился 20 ноября 1886 года. Старшие братья Карла позднее стали один юристом, второй врачом, третий историком. Карла с детства манило живое, манило уже задолго до того, как он мог осознать значение слова «биология». Правда, в автобиографии «Воспоминания биолога» Фриш не пишет, что его радовали цветущие кусты сирени, так густо разросшейся в саду родительского дома в предместье Вены, или о том, как в золотой сердцевине пунцовых венчиков шиповника копошатся полированные жуки с медно-зеленым отливом, один вид которых делал счастливым и Фабра, и Ростана.

Давно, еще до рождения Карла, отец его, видный врач в Вене, купил старый дом в глухом тирольском местечке Бруннвинкль, на берегу озера Вольфгангзее. Здесь семья проводила каждое лето.

Построенный еще в 1615 году, дом жив и сейчас. Это древнейшее сооружение в местечке, но не из-за его древности приезжают сюда ученые Европы, Азии и Америки. Теперь их интересует тот, кто с конца прошлого века мальчиком приезжал сюда не только с родителями, но и с попугаем, и прочей живностью.

Судя по детским увлечениям, Карлу суждено было стать орнитологом — каждую осень его мать покупала синичек в зоологическом магазине. Дома клетка открывалась, и птицы летали по всей квартире. Фриш кормил и поил синиц, зимующих в доме, и радовался, когда весной их выпускали на волю. Однажды ранним утром кто-то настойчиво забарабанил в окно, выходившее в сад. Семилетний Карл поднял штору и не поверил своим глазам: пестрый дятел стучал клювом в раму. Тихонько, чтоб не спугнуть видение, мальчик открыл окно, — о чудо! — дятел влетел в комнату.

Оказалось, жившие по соседству ребята еще птенцом взяли из гнезда дятла и приручили. Теперь, возвращаясь домой, дятел заблудился и подлетел к чужому окну… С соседями поладили, дятел остался у Фришей, и Карл очень с ним подружился.

Дятлу предоставлялась возможность покидать утром дом, и он целые дни был на воле, но, увидев Карла или его мать, подлетал к ним и фамильярно садился на плечо, приводя в изумление гостей. Вечером дятел исправно возвращался домой и, если окно оказывалось закрытым, нетерпеливо стучал в стекло клювом, напоминая, что ему еще причитается порция мучных червей.

Когда Фриш в очерке о мухе напишет, что между человеком и птицей может возникнуть подобие дружеских чувств, он подведет некий итог собственному опыту.

Потом мальчику подарили попугая, настоящего зеленого бразильского попугая, его назвали Чоки. Много лет спустя уже у сына Карла — Отто — все попугаи получали это ставшее традиционным имя.

Чоки был неразлучен со своим владельцем. Сидел у него на плече, дремал на коленях, расхаживал на столе по тетрадям, пока Карл готовил уроки, а ночь проводил в клетке возле его кровати. Утром попугая выпускали, и едва только он получал свободу, как перебирался в столовую, где Карл завтракал. К другим Чоки не слишком благоволил, но Карлу был верен все пятнадцать лет, до последнего своего дыхания.

Но орнитология не стала содержанием жизни Фриша. Позднее он лишь раз вернется к птицам. Однако отнюдь не в связи с орнитологией. То будет признание в любви, и мы дальше коснемся этой тонкой материи, поскольку Фриш сам написал о ней. Сейчас же добавим: уже в раннем детстве мальчика интересовали не одни только птицы.

Как-то летом семейство уехало к друзьям отца в венгерскую деревню. Вокруг было много болот. Карл наловил здесь тритонов, саламандр, лягушек и увез живые трофеи в Вену. Ему подарили аквариум, и, заселив его, он часами наблюдал подводную жизнь. Бедняге приходилось почти прижиматься лицом к стеклу — мальчик был очень близорук.

Даже игрушки у Карла подобрались сплошь зоологические, может быть потому, что другие меньше его занимали.

— Ты не представляешь, до чего тебе повезло, что ты знаешь, кем хочешь стать, — с завистью сказал друг старшего брата Ганса, глядя на Карла, когда тот сооружал из игрушек подобие зверинца: мальчику было в то время лет десять.

Карл запомнил это восклицание, хотя тогда еще не совсем хорошо понимал, о чем речь.

Став школьником, Фриш организовал в Бруннвинкле свой собственный «музей», ловил бабочек и жуков — чего-чего, а их здесь было много! — умело расправляя трофеи для хранения в коллекционных ящиках. Собирали экспонаты и другие члены семейства, и гости, приезжавшие в Бруннвинкль, но когда они отдавали добычу Карлу, тот, поднеся ее к глазам, чаще всего с гордостью объявлял:

— Это уже есть!

За дубликатами Карл не гонялся. Он поставил себе задачу собрать всех представителей местной фауны — по одному экземпляру от каждого вида. Несмотря на такое жесткое ограничение, в музее вскоре набралось 5000 номеров. А тут еще тетка привезла в Бруннвинкль богатый и прекрасно подобранный гербарий.

Карл целыми днями выслеживал новые объекты, а вечерами разбирал свои богатства. И все же молодого хранителя тревожила мысль: представляют ли какую-нибудь ценность для науки эти великолепные чучела, банки, коробки и папки?

Если бы Фриш тогда знал русский и читал знаменитое в свое время сочинение профессора Московского университета Карла Францевича Рулье «Сомнения в зоологии как науке», он нашел бы исчерпывающий ответ на свой вопрос.

«Учащиеся, — писал Рулье, — охотно знакомятся со своей флорой, почему