— Какие выборы? Кампания Маккинли в 1896 году? В это трудно поверить. Мы часто встречались с ним в то время. Я не заметила в нем никаких перемен после того дня. Ты заметил?

— Нет.

— Эдвин был совершенно в здравом уме. Он не забывал, что говорил. «Крыша» у него не поехала.

— Да знаю…

— Поэтому можно предположить: Эдвин помнит, что произошло перед днем выборов. Ради Бога, достаточно вспомнить только его нелепые утверждения, будто он любит меня с того самого дня, как встретил!

Джордж заморгал.

— Мы не были помолвлены до Нового года, он что, забыл? Эдвин помнит выборы, но забыл, что любил женщину достаточно сильно, чтобы пожелать жениться на ней? Забыл озеро Джинива? Нашу ночь любви? Как он сбежал утром? Не помнит, как отделался от меня?

— Клара, не говори так!

Я натянула на себя одеяло и продолжила чтение:

Вот и все. Конец письма. Ни слова обо мне, ни намека, даже смутного, в глубинах его затуманенного и беспокойного мозга на то, что в его жизни была какая-то женщина.

— Он не счел меня достойной упоминания. — Мой голос стал сдавленным от осознания правды. Как мало я значила для него! Я была женщиной, не стоящей внимания.

— Мы не знаем, действительно ли все так, — попытался оправдаться Джордж. — Возможно, никогда и не узнаем.

— Может, он сам не знает правды.

Меня сковало оцепенение. Как хрупка была моя победа над собой! Мне не удалось одолеть «одержимость собой», просто порвав письмо с предложением выгодного места работы.

— Твои родители знают?

— Да. Я сейчас же известил их и собирался тотчас сообщить тебе. Я получил письмо три недели назад, но родители просили не говорить тебе, пока мы не узнаем больше. Было тяжело видеть тебя практически ежедневно и держать это в секрете.

— Не думай об этом. Именно из-за них я рада, что Эдвин жив. С трудом могу представить, сколько они выстрадали.

— Родители связались с психиатром в Сан-Франциско, который нашел Эдвина и послал своего сына в шахтерский город понаблюдать за ним. Сегодня пришел отчет с заключением, что нет причины, почему бы Эдвину не остаться работать там. Вот я и решил, что теперь могу сказать тебе.

Я исследовала письмо Эдвина на предмет обнаружения ключа к его умственному состоянию, но не смогла сделать из него никаких выводов. Меня интересовало, достаточно ли у него денег, чтобы купить бумагу, ручку, письмо, или же он взял их взаймы. До некоторой степени ему удалось сосредоточить свои мысли. Он свернул лист бумаги аккуратно, а не кое-как. А затем продержал его пару месяцев у себя, не будучи окончательно уверенным в себе. Или же куда-то засунул письмо и решил не писать другое, а затем обнаружил его, неотправленное? Или передумал посылать весточку о себе, а может, отправил ее без излишних размышлений?

— Должно быть, у него были конфликты, о которых мы не знаем, — сказала я. — Напряженность социального мышления исказила его рациональный ум. Бедные сплотившиеся массы, жаждущие глотка свободы, оказались для него слишком большой нагрузкой.

Джордж вздохнул.

— А ведь какое будущее открывалось перед ним!

Да, хорошо так думать. Я не стала препятствовать Джорджу в этом, хотя на самом деле могло быть, что Эдвин осознавал себя менее значительной личностью, нежели мы его представляли. Возможно, он сбежал с озера Джинива, потому что почуял опасность провала его карьеры как политика. Может, он ощутил, что его разум не в состоянии сравняться с его усердием. Это навсегда останется тайной.

Переживание, которое не давало мне покоя все эти годы, пробудилось вновь. Ужасно, что Эдвин не смог ощутить нашего сочувствия! Надо было, чтобы Джордж донес это до него, если он соизволит. Наряду с сочувствием я также испытывала озабоченность безопасностью Эдвина, особенно в шахте. Он вполне мог забыть, куда идет, или не знает, что делает.

— Рецидив может произойти с ним вновь без предупреждения, — тихо произнесла я. — И тем не менее было бы несправедливо поместить его в лечебницу.

Джордж встревоженно вздрогнул.

— Стоит ли мне поехать и навестить его? — спросил он.

— А ты будешь чувствовать себя лучше от этого?

— Смотря что увижу.

— Неизвестность вселяет страх, не правда ли?

Он враз осунулся.

— Хочешь, чтобы я рассказал ему о тебе? Хочешь узнать, помнит ли он тебя? Я поеду туда по этой единственной причине, если пожелаешь, чтобы я сделал это.

— Как благородно с твоей стороны, Джордж.

Это шанс возродить былое, стать по-прежнему любимой женщиной Эдвина. Но еще это искушение дать пищу моей одержимости собой. Я слишком безоглядно жаждала любви. Мне не хотелось повторить ошибку.

— Я не желаю, чтобы Эдвин болел, но почти шесть лет он был для меня мертв. Будет лучше, если все так и останется. Пожалуйста, не чувствуй себя задетым, если я скажу, что благодарна за свое собственное освобождение. Нет, не езжай из-за меня.

— Тогда я не думаю, что поеду вообще. Однако напишу ему. Это справедливо. Ты хочешь, чтобы я упомянул о тебе?

— Нет. Это может навредить ему. Я не хочу разрушать спокойствие, которого он достиг. Я должна отпустить его, Джордж. Как того красивого дикого гуся, что ты нарисовал.

Я штопала чулок, когда в комнату ворвалась Элис с новостью от Лилиан, что точно такой же коттедж в стиле королевы Анны рядом с домом их семьи на песчаном пляже Пойнт-Плезент сдается в аренду с мая по сентябрь за семьдесят пять долларов.