Открылась маленькая створка под дверью, но миску туда не просунули; вместо этого стражник заглянул в зарешеченное окошечко, так как из камеры доносились странные звуки. Несколько мгновений он понятия не имел, что, собственно, делать… Спокойный, певший моряцкие песни узник, весь в крови, хрипел и, похоже, умирал, его тело сотрясали слабые судороги. У него не было руки! У стражника волосы на голове встали дыбом, поскольку он уже видал таких, которые от отчаяния разбивали себе головы о стену, но эти двое, на которых он смотрел, почти разорвали друг друга в клочья в драке, шума которой каким-то чудом никто не слышал. Новый сокамерник моряка лежал неподвижно рядом с ним, наверняка уже мертвый. Стражник закричал и побежал за товарищем; перед глазами его стояла картина оторванной, отломанной в локте, может, вообще отгрызенной руки, лежащей возле окровавленного пустого рукава. Вскоре дверь открылась, и двое стражников ворвались внутрь.

Рука в самом деле была и отломана, и оторвана, и отгрызена одновременно, поскольку Раладан, не имея лучшего инструмента, вынужден был перегрызть кожу на сгибе локтя задушенного товарища, и лишь этот надрыв позволил ему полностью отделить предплечье от остального, придавив его ногой и что есть силы выворачивая обеими руками. Соответствующим образом расположить оба тела удалось уже легче, так как только одно было мертвым, а второе, его собственное, нет. Подбежавший стражник обмочился от страха, когда окровавленный человек внезапно высунул из рукава третью… третью руку, схватил ею вторую, оторванную, и поднялся с ловкостью кота. Жуткая дубинка понадобилась лишь для одного удара, так как в следующее мгновение у покрытого кровью моряка уже имелся меч, извлеченный из ножен на поясе противника. Раладан убил обоих охранников с достойной восхищения быстротой (к сожалению, у них не оказалось ножей, оружия, которое он больше всего любил) и продолжал сидеть в камере, ибо больше ему делать ничего не оставалось. Он ждал остальных стражников (кажется, двоих), а кроме того, суматохи — поскольку сомневался, что его команда справилась с целым гарнизоном крепости без единого крика. Опять же, могло оказаться, что у них что-то не вышло…

Суматохи не было; вместо этого в камере появился третий стражник. Раладан сидел не посередине, а у стены возле двери, поэтому убил пришедшего так, что тот об этом даже не узнал. Вооруженный уже тремя мечами, дубинкой и каким-то огромным ключом, он выглянул наружу и, никого не увидев, двинулся по лестнице наверх, открывая на каждом этаже засовы камер. Этажей у него над головой насчитывалось всего два; он удивился, так как почему-то думал, что их три.

— Свобода! Несу свободу! Свобода, свобода! — кричал он, пока не добрался до самого верха. Там не нашлось ничего интересного, кроме отсутствия очередного этажа, и он начал спускаться. Из некоторых открытых камер кто-то выглядывал, из других нет. Но из одной из них вылез какой-то детина. Поскольку это явно свидетельствовало о его смелости и решительности, Раладан сразу дал ему один из мечей и дубинку.

— Понимаешь кинен? Хорошо. Это я так пел, — объяснил он. — Тут должны уже быть мои парни, но их нет, так что придется справляться самим. Или мы их встретим, или освободим, они в западной башне. И не ударь меня случайно этой дубинкой, а то я не смогу тебя защитить от своих ребят, — предупредил он.

Детина кивнул, переложил дубинку из правой руки в левую, меч же из левой в правую — видимо, так ему было удобнее — после чего двинулся следом за Раладаном, помогая ему отпирать очередные засовы.

— Свобода! Свобода, свобода!

Камер оказалось немного — десять, может быть, двенадцать занятых и еще несколько пустых. Они прошли через несколько других помещений, повозились с решеткой, перекрывавшей проход на галерею, соединявшую башни, осмотрели нечто вроде маленькой и убогой камеры пыток, где взяли хороший клинок, перетряхнули две комнатки охранников. Ожидаемой суматохи все не было и не было, но когда она все-таки началась, то оказалась настолько дикой, какой не ожидал сам Раладан. В страшной, внушающей ужас тюремной крепости, грозе воров и негодяев, шла резня, покрывающая стыдом и позором строителей громбелардских тюрем.

Большой ключ подходил к решетке на самом низу башни. Раладан искал вход в подземелье. Ведь тут были какие-то подземелья? Рыжий Бохед вроде бы сидел «где-то в подвале».

Таменат уже несколько дней искал Ридарету и нигде не мог ее найти.

Существа, принятые Шернью, имели мало общего с Брошенными Предметами. Ледоо, Дор-Орего и Гееркото — Уравновешенные, Светлые и Темные Брошенные Предметы — скрывали в себе сущность Полос Шерни; некоторые — одной Полосы, другие — нескольких, самое большее — полутора десятков. На свете существовала лишь одна разновидность Предмета, имевшая отношение к одной из сил целиком. Рубины Дочери Молний содержали в себе частицы только двух Полос, но эти Полосы составляли независимое целое.

Это означало, что Таменат — живой и мыслящий Рубин, точно так же, как каждый из Рубинов был мертвым и неразумным посланником двух Проклятых Полос. Ночью, когда царили тишина и спокойствие, однорукий старик закрывал глаза, пытаясь заново себя познать, открыть неисследованные возможности, понять, что он может сделать, на что способен, а на что нет. Познав свою суть благодаря подсказанным Ридаретой формулам, он знал, о чем спрашивать, поэтому без труда находил ответы — так же, как и любой другой посланник. Он чувствовал, когда прикасается к истине. Две Темных Полосы, висевших над Просторами, признали его носителем своей сущности и не имели от него никаких тайн.

Но они были совершенно… нечеловеческими. Таменат сталкивался с абсолютно чуждым бытием, не имевшим соответствия в том мире, который он познавал благодаря своему разуму и ощущениям. Человеческим ощущениям, человеческому разуму… Да, он спрашивал. И получал ответы, но не мог понять, что они означают. Когда-то, будучи обычным посланником, он тоже искал ответа у Шерни — но всей Шерни, уравновешенной, ответственной за возникновение в мире разума и связанной с этим миром посредством законов всего. Имеющей отношение к миру, и потому до определенной степени понятной. Теперь же он касался только двух Полос, и это не была некая миниатюрная Шернь. Да, фрагмент, кусочек Шерни, но примерно такой, каким мог быть обрывок внутренностей, вырванных из человеческого тела. Можно ли было назвать такой обрывок «миниатюрным человеком»? А чем он напоминал большого? Частица, скорее клочок, кусочек, неизвестно откуда взявшийся и для чего предназначенный, совершенно нечеловеческий, вот именно! Таменат примерно знал, как действует система целиком, но был беспомощен перед лицом фрагмента, который давно уже не исполнял своей роли, поскольку был отделен от всего остального. Ему ничем не помогало осознание того, что он как бы является живым образом этого фрагмента. Возможно, он им и был, да, наверняка был, но… каким образом? И что это, собственно, означало?

Он получал ответы, в смысл которых не мог вникнуть.

Но при этом он практически сразу получил возможности, перед которыми бледнели легенды о чародеях-посланниках, умеющих летать, убивать или воскрешать прикосновением, сказки же о магах, сотрясающих горы, казались просто трогательными. Ну да, наивно, конечно… Мудрец Отвергнутых Полос, получив ответ на заданный вопрос, проник сквозь миры и времена, в мгновение ока осознав идею бескрайнего простора, раскинувшегося между минус и плюс бесконечностью, ибо именно столько существовало Шереров, Ридарет, Арм и Таменатов… Безумно смешная игра в бесконечное количество подобных друг другу сущностей, пронумерованные миры, абсолютно одинаковые, абсурдно идентичные, вплоть до мельчайшей частицы материи. А дальше — другая дуга, протянувшаяся между полюсами бесконечностей, идентичная первой, и третья последовательность идентичных миров, и четвертая, и пятая, и энная… Таменат влетел (вернулся ли?) в какой-то из этих идентичных миров в какой-то из идентичных последовательностей, и лежал на кровати в своей комнате-тюрьме, хохоча что было мочи, ибо существовал лишь один шанс из бесконечности, что он попал в тот Шерер, который до этого покинул, — так же как бесконечное число других Таменатов, которые оказались не там, откуда прибыли, все одинаковые, в одинаковых мирах. Бесконечное число Таменатов хохотало на своих кроватях, точно так же, как столь же бесконечное их число хохотало мгновением раньше… и двумя мгновениями раньше… И точно так же им предстояло хохотать мгновение спустя… и еще мгновение спустя — поскольку временные последовательности тоже простирались между недостижимыми полюсами, но располагаясь не параллельно, а последовательно. Все уже происходило бесконечное количество раз, и точно так же бесконечное количество раз должно было еще произойти… Где-то и когда-то старый калека уже хохотал и продолжал хохотать в тысячный, миллионный, энный раз. Увидев бесконечные идентичные вселенные всех времен, математик радовался своему открытию, ибо ему показали нечто, что он прекрасно знал и сотни раз заклинал в маленьком символе, а именно — бесконечность, даже бесконечное количество бесконечностей, прекрасно. Вселенные всех времен.