Лютиен оценил, как велико значение этой просьбы. Истебрук, этот благородный воин, освятил революцию, пожелав, чтобы его похоронили вдали от родины, в той земле, которая, как он понял, более справедлива, а значит, более угодна Богу.

Лютиен кивнул, не в силах говорить из-за комка в горле. Ему хотелось сказать что-нибудь утешительное, уверить Истебрука, что он не умрет, но юноша видел страшные раны и понимал, что любые его слова будут ложью.

— Свободу Эриадору! — громко сказал Истебрук, все еще улыбаясь, и умер.

— Паладин? — прошептал Оливер, склонившись вместе с Лютиеном над покойным. — Святой человек.

Удары о дверь все усиливались.

— Пойдем, Лютиен, — тихо сказал Оливер, — больше мы ничего тут не можем сделать. Пойдем.

— Ложитесь и притворяйтесь мертвыми, — внезапно сказал Бринд Амор, оттаскивая друзей от тела рыцаря. Они взглянули друг на друга, а затем, с любопытством, на волшебника.

— Быстрее! — резким шепотом приказал Бринд Амор. — И ты тоже, — обернулся он к Кэтрин, которая, как и те, ничего не понимала.

Все трое подчинились волшебнику, и ни один из них не почувствовал себя уютнее, когда их кожа побледнела, а на Кэтрин и Оливере, которые, в отличие от Лютиена, не были ни изранены ни избиты, появились кровавые пятна.

Их недоумение перешло в полное изумление, когда они увидели, как знакомая фигура волшебника расплывается, его белоснежные волосы редеют и становятся пегими, поднимаясь странными крыльями под ушами, а борода вообще исчезает. Когда же его голубая мантия превратилась в коричнево-желтую, все трое поняли, в чем дело, и как один оглянулись туда, где тело мертвого герцога приняло вид Бринд Амора.

Волшебник хлопнул в ладоши, и дверь, разбухшая от магии Преотека, съежилась и распахнулась под ударами циклопов, которых привел лакей герцога Товаттл. Одноглазые резко остановились, потрясенные ужасной сценой — два мертвых циклопа, трое убитых людей и один хафлинг и лужа пузырящейся зелено-серой слизи.

— Господин? — обратился Товаттл к Бринд Амору.

— Все закончено, — ответил Бринд Амор скрипучим голосом Парагора.

— Я сейчас же приберу здесь, мой господин! — пообещал Товаттл, поворачиваясь к выходу.

— Некогда! — отрезал Бринд Амор, резко останавливая однорукого слугу. — Собирай ополчение! Немедленно! Эти шпионы развязали языки, прежде чем я прикончил их, и рассказали мне, что их армия действительно стоит у Мальпьюсантовой стены.

Трое друзей, неподвижно лежа на полу, не могли взять в толк, что это делает волшебник.

— Будет сделано, — кивнул Товаттл. — Я пришлю слуг убрать…

— Они останутся со мной! — взревел Бринд Амор и, размахивая пальцами в сторону трех распростертых на полу друзей, начал тихо творить заклинание. Лютиен, Оливер и Кэтрин вскоре почувствовали сокращение мышц, а в их мыслях зазвучал телепатический призыв волшебника с просьбой довериться ему и делать все, что он говорит. Они поднялись один за другим, по виду ничем не отличаясь от зомби.

— Есть ли худшая пытка для этих обреченных эриадорцев, чем увидеть своих героев не мертвыми, но рабами их врага? — спросил поддельный герцог, и Товаттл, большой любитель кошмаров, злобно ухмыльнулся. Верный слуга коротко поклонился, и циклопы сделали то же самое. Когда они ушли, Бринд Амор взмахом руки закрыл за ними дверь и снова наложил заклинание.

— К чему это все? — недоверчиво спросил Оливер, который на секунду даже усомнился, действительно ли это Бринд Амор, а не Парагор стоит в коридоре.

— Глен Дуррич, — объявил Бринд Амор. — Пока мы сидим здесь и прохлаждаемся, наша армия под предводительством Сиобы уже наверняка заняла высоты у Глен Дуррич. Этот одноглазый олух прикажет солдатам нестись, высунув язык, к Мальпьюсантовой стене, чтобы встретиться там с эриадорцами.

— И гарнизон Принстауна будет разбит в долине, — заключил Лютиен.

— Все лучше, чем выковыривать их из-за городских стен, — добавил хитроумный волшебник и оглянулся на Оливера. — Мы с тобой как-то говорили о том, какую пользу ты можешь принести Эриадору не на поле боя.

Оливер кивнул, хотя ни Лютиен, ни Кэтрин не знали, о чем толкуют эти двое.

— Это время пришло, — продолжил Бринд Амор. — Хотя мне понадобится остаток ночи, чтобы восстановить силы и вновь обрести магическую энергию.

Затем Бринд Амор пристально посмотрел на Истебрука и тяжело вздохнул, болезненно воспринимая потерю. В течение последних двух дней он много беседовал с рыцарем и совсем не удивился, когда тот пожелал остаться рядом с магом и ждать на случай, если волшебный туннель откроется. Бринд Амор без малейших колебаний позволил рыцарю сопровождать его, полностью доверяя этому человеку, понимая, что всеми действиями того руководит благородство. Смерть Истебрука явилась громадной потерей для Эриадора и для мира вообще, но Бринд Амора поддерживала мысль о том, что этот человек искупил свои действия под началом злобного Парагора, узнал правду и выступил на ее защиту.

— Пошли, — сказал Бринд Амор после долгого молчания, — посмотрим, какие удобства может предложить дворец Парагора четырем усталым путешественникам.

Лютиен не знал, как подойти к ней. Она тихо сидела на кровати в своей — на это время — комнате, через коридор от спальни Парагора. Она впустила его, не споря, но и без особой радости.

И сейчас юный Бедвир стоял спиной к прикрытой двери, глядя на Кэтрин О'Хейл, девушку, которую он знал с детства и все-таки никогда по-настоящему раньше не видел. Она уже помылась после сражения, и теперь на ней была только легкая атласная сорочка, черная с кружевами, которая нашлась в шкафу. Сорочка была с большим вырезом и несколько ей маловата.

Весьма соблазнительный наряд для такой красавицы, как Кэтрин, однако весь ее вид сразу отгонял любые игривые мысли — спина прямая, руки сложены на коленях, лицо вялое, апатичное.

Она не получила серьезных ран во время схватки и не пострадала от рук герцога Парагора. Конечно, похищение нанесло тяжелую душевную рану, но, безусловно, Кэтрин могла пережить вещи и похуже. Однако после победы, после нескольких первых секунд ликования она почти сразу стала тихой и задумчивой. Только один момент она вела себя с Лютиеном как со спасителем, затем отстранилась от него и продолжала держаться на расстоянии.

Лютиен понимал, что она в равной степени боялась того, что он придет к ней этой ночью, и того, что не придет. До этой минуты Лютиен еще не осознавал полностью последствий своей связи с Сиобой. Ревность Кэтрин, ее внезапный взрыв той ночью в «Гнэльфе» возбуждали Лютиена и льстили ему. Но теперь это бешенство прошло, сменилось в ней смирением, упадком духа, и Лютиен не мог этого видеть.

— Я привязан к Сиобе, — начал он, ища, с чего бы начать.

Кэтрин смотрела в сторону.

— Но люблю я только тебя, — добавил он и шагнул вперед.