Я заметила, как по его лицу скользнуло выражение покорности, и почувствовала облегчение.

Повсюду вокруг нас танцевали и пели «Долгий путь до Типперэри» и «Вьется длинная, длинная дорога».

Было уже поздно, когда мы вышли из ресторана и отправились домой по заполненным народом улицам, где празднование продолжалось, до глубокой ночи.

Я увиделась с Маркусом через несколько дней.

Он пришел к нам, и миссис Черри сообщила мне, что он ожидает меня в гостиной.

Когда я спустилась туда, он подошел ко мне и взял за руки.

— У меня для вас новость, — объявил он. — Я подумал, что вы должны узнать ее как можно раньше. Капитан Роберт Дэнвер завтра прибудет в Лондон.

Огромная волна радости залила меня. Я не смогла не выдать своих чувств. Все глубоко спрятанные страхи, опасения, ужасные предположения, мучительные сомнения, теснившиеся у меня в голове, рассеялись. Роберт возвращался домой.

Маркус обнял меня, на несколько секунд прижал к себе, потом отстранил и поцеловал сначала в одну щеку, а потом в другую.

Он улыбнулся и сказал:

— Я подумал, что вам будет приятно узнать это.

Я услышала, как повторяю:

— Капитан Дэнвер, — словно его новый чин имел для меня значение.

— Ну, естественно, он получил повышение. Он прекрасный солдат.

— О, Маркус, как хорошо было с вашей стороны прийти и сказать мне это.

— Я не знаю точного времени его приезда, но, как только узнаю, или приду сам, или отправлю посыльного сообщить вам.

— Спасибо.

— Теперь вам только остается, — несколько витиевато сказал Маркус, жить с любимым долго и счастливо.

— Маркус, — ответила я, — от всей души желаю вам этого же.

На следующий день от Маркуса пришел посыльный, принесший записку, содержащую только слова: «4.30. Виктория».

Я чувствовала себя невероятно счастливой. Мне хотелось крикнуть всем: «Роберт возвращается домой! После всех этих лет он будет здесь. В безопасности. Все это время, когда я еще тревожилась за него, он уже был в безопасности».

Мне казалось, что день тянется бесконечно долго.

Я хотела поехать на вокзал сразу после обеда.

Ближе к полудню пришел Жан-Паскаль Бурдон.

Он сказал:

— Зашел проститься. Возвращаюсь во Францию.

Я сказала ему о возвращении домой Роберта.

— Я заметил в тебе какую-то перемену. Ты вся светишься. Моя дорогая, я желаю тебе самого большого счастья на свете. Война кончилась. Будем надеяться, что она больше никогда не начнется.

Теперь нам остается только радоваться тому хорошему, что дает нам жизнь. Люсинда, моя милая, ты просто сияешь.

— Роберт приезжает сегодня днем. В половине пятого. На вокзал Виктории.

— И ты будешь его встречать. Как удачно! Он счастливый человек.

— Это я счастливая.

— Значит, вас двое счастливых. Перед своим уходом, Люсинда, я бы хотел сделать одну вещь.

— Да?

— Посмотреть на своего правнука.

— Ну конечно. Теперь у него новая няня. Он только начинает к ней привыкать. Эдвард все еще скучает по Андрэ. Меня никогда не перестанет удивлять, что особа, занимавшаяся подобными делами, могла в то же самое время быть такой любящей нянюшкой для маленького мальчика.

— Это просто еще один пример сложности человеческой натуры. Мы можем быть какими угодно. Мы не делимся просто на хороших и плохих, черных и белых. Возможно, целиком плохих людей вообще не существует. Оглядываясь на свою жизнь, а я не безгрешен, я нахожу эту теорию весьма привлекательной.

— Я знаю, что в вас очень много хорошего.

— Я в этом не уверен. Ну, может быть, самая малость. А теперь могу я увидеть своего правнука?

Я повела его в классную комнату, где Эдвард был погружен в свое тогдашнее любимое занятие: раскрашивание картинок.

— Это динозавр, — объяснил он Жану-Паскалю, севшему рядом с ним.

— Красный динозавр? — сказал Жан-Паскаль. — А бывают красные динозавры?

— Мне нравятся красные, — сказал Эдвард, словно это было решением вопроса.

— Не пририсовать ли нам ему усы?

— У динозавров нет усов.

— Ну, если они могут быть красными, то почему бы им не быть усатыми?

Эдвард задумался.

— Думаю, можно, — сказал он.

Я наблюдала, как Жан-Паскаль с интересом рассматривает ребенка. В его глазах зажегся огонек.

В Жане-Паскале всегда были сильно развиты родственные чувства.

Когда Жан-Паскаль поднялся, чтобы уйти, я заметила, что Эдварду не хотелось лишаться его компании. Жан-Паскаль понял это и, без всякого сомнения, был доволен.

Когда мы вернулись в гостиную, Жан-Паскаль сказал:

— Что за восхитительный малыш!

— Я тоже так думаю.

— Не могу не радоваться, что он мой правнук.

— Жизнь очень странная штука, правда?

— Ты должна привезти его навестить меня. Его должны заинтересовать виноградники.

Я видела по глазам старика, что у него возникли некоторые планы.

Поразмыслив над этим, я сказала;

— Все это кажется таким не правдоподобным.

Эдвард ваш правнук. Его, отец шпион, замешанный в убийстве его матери. Узнает ли он когда-нибудь об этом?

Жан-Паскаль молчал, и я продолжала:

— Должен ли он знать правду? Правильно ли скрывать ее? Разве каждый человек не имеет право знать, кем является он или она?

Жан-Паскаль медленно произнес:

— Этот вопрос можно рассматривать с разных точек зрения. Священна ли правда? Кто-то когда-то сказал: «Слово — серебро, молчание — золото», а кто-то другой ответил: «Там, где неведение — благо, глупо быть мудрым».

— Я знаю. Но что произойдет, когда Эдвард станет взрослым и может захотеть все узнать? Нет сомнения, что так и будет.

Жан-Паскаль задумался. Потом сказал:

— Эдвард считает себя членом вашей семьи.

Вскоре он начнет задавать вопросы, на которые придется отвечать. Что думают сейчас окружающие? Это мальчик, родители которого погибли во время бомбардировки Монса. Ты, английская школьница, находившаяся в дружеских отношениях с его семьей, нашла его в саду разрушенного дома. Ты покидала Францию перед приходом немцев и забрала его с собой. Это наилучшая версия. Отец, виновный в смерти его матери? Мать, отославшая его приемным родителям, считающая его рождение своим позором? Нет, нет. Давайте придерживаться более приемлемого объяснения. Существует время для слов, Люсинда, и время для молчания. В этой истории с Эдвардом давайте дадим обет молчания.