Если его не убьют в собственной постели.

— Черт! Черт! Черт! — Я хлопнул кулаком по стене. Я ведь ни капельки не любил свою мать. Я ненавидел ее всю свою сознательную жизнь. И все равно она не заслуживала такой смерти. Я понимал, что ее убили из-за меня, и чувствовал себя виноватым. Годы смягчили меня, и осознание этого факта оказалось слабеньким, но все же облегчением. Боль поутихла. Я становился более человечным и, может, со временем даже смогу простить ее за стервозный характер.

Я покинул коридор, стараясь не смотреть на страшный труп, стараясь не вдыхать отвратительный запах смерти.

Где-то на просторах Южной Калифорнии и Том, наверное, встретил такую же жуткую смерть. Или скоро встретит.

Я сел в свой дряхлый «фольксваген» и бесцельно заколесил по улицам. Часа через два стемнеет. Где мне провести эту ночь? Звериный инстинкт подсказывал сбежать, убраться как можно дальше, но вряд ли этот драндулет дотянет до Южной Калифорнии. И вряд ли расстояние станет преградой. Верховный уже доказал, что может выследить меня, где бы я ни был. В колледже, когда я отправился в путешествие по побережью, письма поджидали меня в случайно выбранных мотелях. В одном из писем было предсказано и детально описано свидание, о котором я тогда и не подозревал.

Действительно ли он всегда знает заранее, что я собираюсь сделать?

Если так, мое положение безнадежно. Я не смогу избежать своей участи.

Однако у меня появилось ощущение, что нынешняя ситуация необычна, если не абсолютно уникальна. Не знаю, что было в том путешествии или в последующих событиях, но он никогда больше не вторгался в мое сознание. Почему он перестал копаться в моих мозгах? Что случилось?

Случилась Викки.

Ну-ка, ну-ка. Как все было? Я отправился в путешествие, свободный как ветер, отрезанный от семьи, преданный только самому себе и своим письмам, и, в гораздо меньшей степени, колледжу и учебе. Потом ничего особенного не происходило… а потом я встретил Викки.

Не любовь правит миром, а письма, сказал Генри.

Но может быть, он ошибся.

Я понадеялся, что он ошибся.

Итак, куда мне деваться? Моя мать убита, а телефонным звонком меня просто известили об этом. Зачем? Была ли это угроза? Или попытка приструнить меня, вынудить написать письмо и попроситься обратно?

Написать письмо…

Я мог бы написать письмо Верховному, но не с извинениями, а просто послал бы его к черту. Я мог бы написать ему письма с угрозами, письма, дышащие ненавистью, письма с предсказаниями его смерти, я даже мог бы описать, как его потрошат. Я уже писал ему там, когда работал в фирме, но моя работа в том мире всегда казалась неэффективной, не такой результативной, как мои письма из реального мира. Меня забрали отсюда, когда мои письма стали препятствием для их писем, когда мои слова стали весомее слов Чарльза Диккенса. Именно здесь мое могущество было максимальным.

Может, в моих силах ослабить Верховного, причинить ему хоть какой-то вред?

У меня заканчивался бензин, и я остановился на автозаправке. Впервые после покупки мне пришлось заправлять «фольксваген», и, учитывая изношенность тарахтящего двигателя, возможности драндулета вызывали восхищение. Я заплатил за бензин, сунул наконечник шланга в бензобак и уставился на закат. Те, кто впервые приезжал в округ Ориндж, всегда путали стороны горизонта, полагая, что океан на западе, как следовало из карт Калифорнии. Однако береговая линия здесь изгибалась, и большинство наших пляжей выходило на юг.

Вот и подсказка. Я должен изменить угол зрения и избавиться от придурка.

Я поехал по бульвару Харбор в копировальный салон сети «Кинкос». У них были и персональные компьютеры, и принтеры, сдаваемые в почасовую аренду. Я заплатил десять баксов и быстренько накатал анонимное письмо шефу полиции: Убийца Кэтлин Хэнфорд живет в Лос-Анджелесе, Дьюкенфилд-авеню, 114, квартира 3, жилой комплекс Шангри-Ла. Адрес дома, куда заманил меня Верховный, я буду помнить и на своем смертном одре, он впечатался в мою память, но я готов был держать пари, что даже если этот адрес еще существует, то ни одной живой души там не найдут. Единственным, кто мог путешествовать туда-обратно между обоими мирами, был он.

Я не питал никаких иллюзий. Вряд ли полиция поймает или арестует Верховного или хотя бы близко к нему подберется, однако он поймет, что я не шучу. Я поднял ставки.

Я купил конверт и марку и отправил письмо в полицейский департамент Акации.

Теперь придется держать ухо востро и в любой момент быть готовым к обороне.

И не останавливаться.

3

Я переезжал из мотеля в мотель, задерживаясь только для того, чтобы выспаться, и проводил в каждом не больше одной ночи. Днем я посещал разные копировальные салоны, интернет-кафе и любые заведения, оказывающие аналогичные услуги.

Я писал жалобы и смертельные угрозы «большому боссу». Я не представлял, кем может быть Верховный и кому адресовать свои послания, но я рассчитывал, что если посылать их в Шангри-Ла в квартиру номер 3, то они до него доберутся.

Офисное здание и прилегающий к нему огороженный жилой комплекс в Бри исчезли. Если они вообще там когда-либо были.

Я писал и другие письма. Президенту и папе римскому, губернаторам и конгрессменам, в газеты и журналы, в телевизионные редакции новостей.

Я писал письма с утра до вечера каждый божий день, и впервые в моей жалкой жизни в моих письмах не было ни слова лжи, и выражал я личное мнение. Я до сих пор понятия не имел, что задумал Верховный, каковы принципы или философия его лично и его последователей, Писателей Писем. Однако я точно знал, что не согласен со многим из того, что мне диктовали. Я полагал, что, излагая собственное мнение, могу нейтрализовать наносимый ими ущерб и самые худшие последствия их пагубных слов.

Мне не нравилось, куда катился этот мир; я склонялся к тому, что ужасные события, происходящие повсюду, — результат писем, написанных и отосланных, прочитанных и принятых к сведению, и что именно хаос — цель Верховного.

Я боялся связаться с Эдсоном и не отвечал на его звонки, хотя, видя его номер на дисплее сотового телефона, вздыхал с облегчением. Это означало, что Эдсон жив.

Что, если Викки и Эрик убиты!

Я мотался по Оринджу и Лос-Анджелесу. Ночевал в неприметных мотелях в маленьких городках: Гарден-Гроув, Ла-Хабра, Дауни, Санта-Фе-Спрингс, Монтебелло, Мидуэй-Сити, Буэна-Парк. В тот вечер после целого дня, проведенного в копировальном салоне в Помоне, я регистрировался в запущенном мотеле на убогой улочке, бывшей когда-то частью шоссе 66.

— Странно, — сказал вдруг портье.

— Что странно? — спросил я.

Он перевернул к себе журнал, чтобы прочитать то, что я написал.

— Ваше имя Джейсон Хэнфорд?