– То был сезон сенной лихорадки, – сказал ему я. – И астма у него, конечно, обострялась гораздо сильнее в такое время года. Он сидел дома, у нас в квартире, делал какую-то свою домашнюю работу на моем компьютере. – Вот теперь настал момент немного размыть подробности. – Меня не было. Я вышел за какой-то едой навынос. Похоже, у него случился необычайно острый припадок и он не успел дотянуться вовремя до ингалятора. Рухнул на пол. К тому времени, как я вернулся, его уже не стало.

– Какой ужас, – произнес Тео. – А сколько ему было?

– Тринадцать.

Я вперился в поверхность стола, поцарапал ногтями дерево столешницы. Ощущал его заново – маленькая рука вцепилась мне в плечо, предплечье у меня на горле. Он сжимал мне трахею, и я старался оттолкнуться, но он для меня был слишком силен, и когда я вновь поднял голову, он сидел напротив на месте Тео, наблюдал за мной, и на лице у него читалось что-то такое, что пробивало мне грудь навылет, хватало за сердце, сжимало его, не давало крови проталкиваться по моему телу.

– Ты сам во всем этом виноват, – прошептал я.

– Что?

Я несколько раз моргнул, ощутил, как морок покидает меня, и потряс головой. Дэниэл исчез; Тео вернулся.

– Ничего, – ответил я. На столе заметил сигаретную пачку и нахмурился. – Знаете, если у вас астма, вам бы лучше не курить совсем.

– Пытаюсь бросить.

– Ну так пытайтесь сильней, – с напором произнес я.

– А Дэниэл…

– Довольно о нем, – отрезал я – жарче, нежели намеревался. – Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

– Ладно, простите, – согласился он. Повисла долгая пауза. На нас снизошло напряжение почти невыносимое, но он наконец заговорил снова. – Вообще-то, пока не забыл, – произнес он. – Я болтал с одной своей знакомой – она ведет литературное общество в УКЛ[65] – и рассказал ей, что вы мне помогаете немного в работе над дипломом. Ей стало интересно, не могли б вы как-нибудь прийти и поговорить там с пишущими студентами?

Я откинулся на спинку, поднял пинту и сделал долгий глоток из нее. Прошло много времени с тех пор, как я вещал о писательстве перед какими бы то ни было студентами, – или, если уж на то пошло, беседовал вообще с кем бы то ни было. Усомнился, с руки ли мне теперь покажется этим заниматься.

– Если вы не против, конечно, – быстро добавил он, когда я не ответил незамедлительно. – Я уверен, вам и без того очень некогда – ваша работа и прочее…

– Вряд ли, – ответил я. – Подобным я предпочитаю развлекаться, лишь когда у меня выходит новая книга.

– Конечно, я понимаю.

– Может, когда напечатают мой следующий роман.

– Когда угодно. Все зависит целиком и полностью от вас самого.

Я кивнул и отпил еще. Класс, полный студентов, пугал меня теперь больше, чем в прошлом. И конечно же, им, вероятно, захочется, чтобы я выступал посреди дня, а это будет нелегко, поскольку мне важно быть каждый день в одном из своих еженедельных пабов ровно к восьми минутам третьего.

– Я дам вам знать, – сказал я.

– Спасибо, – ответил он и заглянул к себе в пинту – и пристально смотрел в нее несколько мгновений, после чего поднес ко рту.

– А как ваш диплом вообще движется? – со временем спросил я. – Надеюсь, наши встречи оказываются вам полезны.

– Они полезны, – ответил он. – Но мне важно все-таки создать научную работу, а не лениво прошерстить весь ваш каталог.

– Разумеется.

– А это значит, что мне, возможно, придется вас критиковать, а не только хвалить. Надеюсь, вы это сможете понять. Совсем не хочется, чтоб вы однажды прочли мою работу и заявили, что я двуличен.

– Ничего меньше я и не ожидал, – сказал я. – Осмелюсь заявить, что не все слова, написанные мною за много лет, были совершенны, само собой.

– Я немного работал над “Двумя немцами”, видите ли, – продолжал он. – Перечитывал старые рецензии и кое-какие последовавшие комментарии. Полагаю, вы знакомы с критикой этой книги.

– Смутно, – ответил я. – С чем именно?

– Ну, были те, кто считал, что вы воспользовались Эрихом Акерманном. Соблазнили его рассказать вам его историю, чтобы построить на ней собственную карьеру.

Я кивнул. Такое я, конечно, слышал и раньше, и далеко не раз, и у меня имелся заготовленный ответ.

– Эрих сам отвечал за свои действия, – сказал я. – Он почему-то выбрал меня своим наперсником и ни разу не намекнул, что беседы наши должны остаться между нами. Я был волен ими воспользоваться как бы ни было мне угодно. Не забывайте: когда мы с Эрихом только познакомились, я ничего не знал о том, что произошло во время войны. Я никогда и не слыхал имени Оскара Гётта. Я попросту познакомился однажды с этим человеком, и одно, как говорится, повлекло за собой другое. Никаких ловушек. Едва ли меня можно винить в том, что Эрих выболтал мне такое, о чем впоследствии стал жалеть.

Снова возник его верный блокнот, и он лихорадочно в нем что-то царапал.

– Так вас не мучает совесть за то, что с ним произошло? – спросил он.

– Да не очень-то, нет, – ответил я, нахмурившись. – А что, вам кажется, следовало бы?

– Некоторые утверждают, что вы намеренно взяли Акерманна на мушку. И что, если б не эта история, была бы какая-нибудь другая. Что Эрих был обречен с самого начала – с того мгновения, как познакомился с вами. Это несправедливо?

– Совершенно, – ответил я, ощущая некоторую тревожность от того обвинительного тона, который принял Тео. – Он был взрослый человек, в конце концов. Мог уйти от меня в любое время, но предпочел так не поступать. Дело в том, что Эрих Акерманн был в меня влюблен.

На миг Тео бросил писать и поднял голову.

– Он вам сам это сказал? – спросил он.

– Нет, не настолько прямо, – признал я. – Но это было очевидно. Ему не очень хорошо удавалось такое скрывать. Беднягу всего скрутило в эмоциональные узлы за столько десятилетий, он обрубил столько возможных романтических привязанностей, что когда плотину, что называется, прорвало, он оказался совершенно не способен справиться с последующей психологической травмой. Но я его никогда не поощрял, если вы намекаете на это.

– Ладно, – произнес он.

– Похоже, я вас не убедил.

Он улыбнулся и покачал головой.

– Простите, Морис, – сказал он. – Я просто пытаюсь докопаться до самой сердцевины истории, вот и все.

Теперь он снял курточку и остался в футболке с изображением группы, которую любил Дэниэл. Я уставился на знакомые лица, некогда украшавшие плакат в комнате моего сына.

– Вам они нравятся? – спросил я, показывая на картинку.