Для того чтобы предотвратить все эти бедствия, надо было нанести внезапный удар, неотвратимый, как удар молнии. Только жестокие и кровавые репрессии могли задавить бунт в самом его зародыше. Раздумывать о том, что лучше – расстрелять сотню заговорщиков, предателей и бунтовщиков или позволить 10 тысячам ни в чем не повинных штурмовиков погибнуть по одну сторону баррикад, а еще 10 тысячам столь же неповинных – по другую, было некогда. Если бы одному из заговорщиков, Эрнсту, удалось добраться до Берлина, последствия были бы непредсказуемыми. Прикрывшись моим именем, бунтовщики сумели раздобыть в полиции четыре легких бронированных автомобиля.

Меня известили об этом в час ночи. В два я уже летел в Мюнхен. Министру – президенту рейхстага Герингу было поручено провести операцию в Берлине и по всей Пруссии. Своим стальным кулаком он сокрушил восстание против национал-социализма еще до того, как оно началось...

Бунтовщиков судят по особым законам. Если кто-нибудь спросит меня, почему я не передал их в обычный суд, я отвечу: в тот момент я нес ответственность за всю немецкую нацию, следовательно, я один в течение тех двадцати четырех часов был Верховным судом немецкого народа. Во все времена и во всех странах бунтовщиков предают смерти. Только в одной стране закон не предусматривает высшей меры наказания для военных, нарушивших присягу, и эта страна – Германия. А я не хотел, чтобы наш новый рейх постигла судьба прежнего.

Я велел расстрелять лидеров мятежа. Я приказал также прижигать гнойник, порожденный внутренним и внешним ядом, до тех пор, пока не задымится живая плоть. Я также приказал убивать на месте тех, кто попытается оказать сопротивление при аресте. Народ должен знать, что ни один человек, чьи действия будут угрожать самому существованию нашей нации, не останется безнаказанным и тот, кто поднимет руку на государство, умрет от его карающего меча. Аналогичным образом, все национал-социалисты должны знать, что ничто не освобождает их от ответственности, а следовательно, и от наказания...

Один иностранный дипломат заявляет, что его общение со Шлейхером и Ремом носило совершенно безобидный характер. Я не собираюсь ни с кем обсуждать этот вопрос. Мнения о том, что является безобидным, а что нет, в политике никогда не совпадают. Но когда три человека, способные изменить Родине, организуют на территории Германии встречу с иностранным государственным деятелем, которую они сами называли «рабочей», когда они отсылают слуг и отдают строжайший приказ, чтобы никто не сообщал о ней мне, я приказываю расстрелять этих людей, даже если они во время встречи говорили только о погоде, старых монетах и тому подобных вещах.

Цена их преступления оказалась очень высокой: 19 высших офицеров и 31 младший офицер СА, а также члены их охраны были расстреляны. Далее, еще 3 высших офицера СС, которые принимали участие в заговоре, были расстреляны. 13 руководителей СА и гражданских лиц, оказавших сопротивление при аресте, были убиты. Двое других покончили с собой. 5 членов партии, не состоявших в СА, но участвовавших в заговоре, тоже были расстреляны. И наконец, 3 эсэсовца были казнены за жестокое обращение с узниками.

Операция завершилась ночью 1 июля, после чего в стране восстановилась нормальная жизнь. Дела о нескольких убийствах, которые не имеют никакого отношения к операции, были переданы в суд...

Я очень надеялся, что мне не потребуется защищать наше государство с оружием в руках. Но поскольку мои надежды не оправдались, поздравим себя с тем, что у нас хватило фанатизма, чтобы сохранить в нашей крови то, что было приобретено кровью наших лучших друзей...