— Не крути колесо! Не надо крутить! — заорала я переправщику — вроде понял.

Внизу клокотала вода, если упаду, скорее всего, разобьюсь насмерть — горные речки редко бывают глубокими, а если не убьюсь, так о камни расквасит. И пусть! Зачем мне жить без Эда? Я легла с краю на живот, взяла веревку в зубы, схватилась за доску, свесила ноги, нащупала опору, толкнула себя внутрь кабинки, легла, обхватила запястье Эда, но в этот момент его окровавленные пальцы разжались, скользнули вниз по моей руке, обхватили ее — я стиснула пальцы что было сил, но Эд все равно не удержался и полетел вниз.

Я будто смотрела замедленное кино: его лицо отдалялось, он шевелил губами и все еще тянул ко мне руку. Лежа, я тоже тянулась к нему, будто режиссер наших жизней мог передумать и отмотать киноленту назад. Наверное, каждый это чувствует на лезвии отчаянья.

Всплеск, и вода сомкнулась над его головой. Мелькнул затылок. Локоть. Колено с шароварами, вздувшимися пузырем. И все, и не разглядеть его под водой.

Еще не понимая, что произошло, я забилась в угол клетки, поджала колени и спрятала лицо.

Что-то кричал переправщик. Не смотреть, не слушать. Зажмуриться, зажать уши, не впускать осознание. Пусть будет тихо и тепло, как в материнской утробе, и ничто не трогает, ничто не ранит.

Вроде клетушка качнулась. Наверху кричали. Кто-то стонал, кто-то бранился. Чьи-то руки погладили по волосам, и низкий мужской голос сказал:

— Вставай, пойдем. Все хорошо.

Так хотелось верить в «хорошо», что я послушалась, встала, пошла за пожилым седоусым мужчиной, похожем на деда Мазая. Вокруг гудели охранники с арбалетами, смотрели с интересом, но меня от них будто отделяло мутное стекло.

— А мужик где? — брякнул высокий белобрысый верзила, и его слова сработали спусковым крючком — по защитному куполу самообмана побежали трещины, и он звонкими осколками ссыпался к моим ногам.

Обернувшись, я посмотрела на двухметровое колесо, на другой берег, стряхнула руку благодетеля и рванула к обрыву. Добежать не дали, повалили в пыль, я сопротивлялась отчаянно, будто не за смерть свою, а за жизнь боролась, мне даже удалось вырубить одного, потом меня лишили движения, и я разрыдалась.

— Вот же глупая, — с сочувствием проговорили уже знакомым голосом. — А вдруг он живой? Живой, слышишь? Что мы ему скажем?

Я всхлипнула, моргнула и сквозь слезы увидела седоусого дядечку. Он продолжил:

— Мои люди уже побежали его искать вниз по течению. Там глубоко — вряд ли твой любимый разбился.

— Отпустите, — взмолилась я, только сейчас понимая, что мои ноги и руки прижимают к земле.

Усатый склонил голову набок, вскинул бровь:

— Больше не побежишь?

Я помотала головой.

— Нет.

Державшие меня встали, я тоже встала, зло размазала слезы, шагнула к обрыву, но меня снова остановили.

— Мне не прыгать. Хочу посмотреть, как высоко, оценить его шансы.

— Пять к пяти.

— Он ранен. Вот сюда, — я развернула светловолосого верзилу и ткнула ему в спину.

Усач крякнул, почесал макушку, задумался.

— Семь к трем, но все равно надежда есть.

— Я тоже хочу его искать, — прошептала я, чувствуя, как моя надежда съеживается, сдувается, будто воздушный шарик, и вот от нее осталась малая часть — треть. — Ты ж видел, я сильная.

Усатый покачал головой:

— Нет, Вианта. На тебя напали, я не могу так рисковать.

— Ладно.

Он опять обнял меня за талию и повел к хижине наподобие той, где мы прятались с Эдом. Любое воспоминание резало память, будто нож. Благословенны дарящие надежду. Дарящие напрасную надежду будь прокляты, потому что они убивают еще раз.

— Тебе не интересно даже, откуда я знаю твое имя? — спросил усач уже на пороге.

— Мне сейчас интересно одно: удалось ли выжить человеку, которому я обязана жизнью. Это Ледаар Фредерик, найдите его.

— Уже ищут. Заходи, не бойся. Тебе ничего не угрожает. — Он распахнул дверь.

— Меня зовут Ганнор, — представился усатый, усаживаясь за стол напротив меня.

Скользнув по нему взглядом, я снова мысленно устремилась к обрывистому берегу, и вот я бегу вдоль воды и вижу в тихой заводи бездыханное тело Эда. Бросаюсь к нему, вытаскиваю на берег, припадаю ухом к груди…

— Вианта! — Мой новый знакомый хлопнул по столу ладонью — я вздрогнула. — Ты слушаешь меня или нет?

— Извини, — пробормотала я, с трудом подавив желание подтянуть колени к подбородку. — Так что ты говорил?

— Откуда я знаю тебя. Лично князь Баррелио распорядился найти тебя и препроводить в орден Справедливости.

— Да? По просьбе муженька, который хочет моей смерти. Так что ж ты ждешь? Зачем спас меня? Или он лично хочет меня заколоть?

Усатый мотнул головой:

— Он предупредил, чтобы имя Ратона не упоминали, потому что ты думаешь, это он виноват в твоих бедах. На самом деле Ратон пытался найти тебя и защитить.

Наверное, при других обстоятельствах я удивилась бы, но не сейчас.

— А кто тогда те? — Я кивнула на восток, подразумевая наемников.

— Пока не знаю. Надо разговорить пленников, ими уже занимаются.

— Разговорите. Только в орден меня прямо сейчас не… — я откашлялась и прохрипела: — Не надо. Туда вчера уехал Арлито, утром обещал вернуться. С ним мне будет спокойнее.

Усатый налил мне воды в единственную кружку, я сделала глоток и больше не смогла — душили спазмы. Еще и воображение рисовало ужасы, только и успевала от них отмахиваться. Говорят, близкие люди связаны невидимыми узами и чувствуют друг друга сквозь расстояния, вот и я чувствовала, что Эд жив и его скоро найдут.

Тянулось время, я слушала ободрения седого усача, похожего на Мазая, и изо всех сил старалась не сорваться, балансируя на кромке отчаянья. Надо мной будто повисла гильотина.

Каждый раз, когда кто-то пробегал мимо, я напрягалась — думала, вот он сейчас войдет и скажет, что нашли Эда, живого, но немного потрепанного. Или — что нашли утопленника, и тогда… Не знаю, что будет тогда. Упадет гильотина и отрубит огромный кусок моей души. Без головы, понятно, не живут, а когда вместо души — дыра с рваными клочьями краев? Все смотрят на тебя, думают, ты — человек, а на деле — обрубок.

Хлопнула входная дверь — я вскочила, перевернув стул, и в каморку смотрителя вбежал Арлито, швырнул дорожный плащ на койку, обнял меня. И хотя маг был на полторы головы ниже и вдвое легче, сейчас он казался мне большим и могущественным как никогда. Единственным близким человеком во вселенной.

— Он ведь не умер… — пробормотала я, и слезы хлынули сами собой.