Дальнейшие события превратились для Карла в сплошной кошмар. Защитники города отбили несколько штурмов. Осада городов была особым видом военного искусства — и, судя по всему, сицилийский король был знаком с ним в куда меньшей мере, чем с тактикой битв на открытом пространстве, принесших ему полководческую славу. 14 сентября Карл едва не погиб, когда огромные камни, пущенные оборонявшимися с помощью катапульт, размещенных на городских стенах, упали туда, где находился король со свитой, убив нескольких французских рыцарей. Мессина держалась, перекрывая Карлу путь вглубь острова. Королевское войско теснилось на прибрежном плацдарме, где высадилось в конце июля. Боевой дух рыцарей и солдат короля быстро падал. Карл решил прибегнуть к переговорам и пойти на некоторые уступки.

Однако его попытки договориться с Алаймо Лентини, сицилийским гибеллином-заговорщиком, которого жители Мессины избрали своим предводителем (капитаном), успеха не принесли, хотя король обещал мессинцам амнистию, требуя выдать лишь нескольких горожан для примерного наказания. Характерно, что не возымел действия и эдикт Карла, обнародованный еще до похода против мятежников — 10 июня. Король вводил запрет для чиновников заниматься какими-либо поборами и реквизициями, выходящими за рамки установленных короной; он запрещал содержать людей под стражей без достаточных на то законных оснований, требовал прекращения практики «подарков» и преподношений королевским назначенцам от городов и сел, находящихся под их надзором, и т.д. Но было поздно: Сицилия не доверяла королю, который долгие годы словно не помнил о ее существовании и нуждах, а теперь явился вновь покорять ее — огнем, мечом и обещаниями. Кроме того, память о 12-летней давности расправе над Аугустой не способствовала укреплению веры сицилийцев в посулы Карла. Возможно, дело было и в том, что «примирительное» распоряжение короля «не предполагало фундаментального изменения системы. Он обвинял своих чиновников в том, что они не соответствовали тем высоким требованиям, которые он к ним предъявлял. Он вновь подчеркивал те принципы, в соответствии с которыми собирался править, и требовал полного повиновения».

Характерно, что руководители восстания поначалу стремились действовать в рамках феодального права. Поскольку верховным сюзереном Regno оставался папа, они направили к нему делегацию, прося признать остров федерацией городских коммун и сельских общин, находящейся в вассальной зависимости от Святого престола. Однако Мартин IV, верный союзу с Карлом, благодаря которому он стал папой, отверг просьбу мятежников. Более того, специальной буллой они были отлучены от церкви. Отвергнутые Римом, сицилийцы обратились к тому, с кем уже давно связывала надежды гибеллинская партия, — Педро III Арагонскому. Сделать это было не так уж легко для них: «Сицилийцы поначалу не желали заменить правление одного иноземного государя властью другого. Но они не могли бороться в одиночку. В конце концов, Констанция, королева Арагонская, происходила из рода Гогенштауфенов, будучи последней наследницей этой великой династии… Соображения как благоразумия, так законности советовали им принять Педро и Констанцию в качестве своих короля и королевы».[180]

Король Педро к лету 1282 года находился в полной боевой готовности — настолько полной, что его сосед, Филипп III Французский, по наущению своего дяди Карла заинтересовался тем, для чего, собственно, ара-гонцами собран столь солидный флот. Слово хронисту Салимбене: «…Король Франции отправил к нему официальных посланцев… сказать ему, что сам Педро не должен никоим образом идти ни против короля Карла, ни против его сына[181] и не вторгаться в его королевство, потому что если он причинит какую-либо обиду самому королю Карлу или его наследнику, то пусть он поразмыслит о собственной безопасности. Каковой Педро вышеназванным посланцам учтиво и благосклонно ответил, что он совершенно не желает причинять какую бы то ни было обиду господину королю Карлу или его наследнику, а намеревается идти за море против вероломных сарацин, и всю землю, которую он сможет приобрести и захватить, он передаст и подарит своему сыну, который собирается вступить в брак[182] с… дочерью сына короля Карла».

Виллани, однако, отмечает, что папскому посланнику Педро дал совсем не столь однозначный ответ: «Когда посол прибыл в Каталонию и передал слова папы, король благодарил его и заверил папу Мартина в своей преданности, но сообщить, куда он идет, наотрез отказался. При этом он высказался очень подозрительно, что если бы одна его рука открыла это другой, то он бы отсек ее. Не дожидаясь другого ответа, посол возвратился и передал его папе и королю Карлу, и папе Мартину этот ответ пришелся сильно не по душе. Карл же, который был велик духом и уверен в своем могуществе, не придал ему значения и только презрительно сказал папе: “Не говорил ли я вам, что Педро Арагонский вероломная шельма?” Но король Карл позабыл простонародную поговорку, которая гласит: “Коли утверждают, что у тебя отвалился нос, потрогай это место”. В своей беспечности он не хотел и слышать о заговорах и измене мессера Джанни ди Прочида и других баронов Сицилии, но если Бог желает кого-то наказать, за средствами дело не станет».

Как бы то ни было, усыпив бдительность французов, Педро принял делегацию сицилийских повстанцев, покорно просивших его и его супругу принять их остров в свое владение. Король повел себя осторожно: он посоветовался с приближенными, еще раз проверил степень готовности армии и флота и, наконец, направил к папе Мартину специального посланника с письмом, в котором пытался объяснить и оправдать свои мотивы. Во второй половине августа войско Педро погрузилось на корабли и 30 августа высадилось на западном побережье Сицилии, в районе Трапани. Фактически с этого дня началось правление Барселонского дома на острове, ставшем частью средиземноморских владений Арагонской короны. 4 сентября в Палермо Педро III был торжественно провозглашен королем Сицилии — и, как большинство его предшественников, пообещал править в соответствии с законами и обычаями «золотых дней короля Вильгельма Доброго».

17 сентября, через пару дней после того, как осажденные жители Мессины отбили очередной штурм, к Карлу явились послы Педро. Они сообщили о прибытии их государя на остров и о том, что он считает себя законным королем Сицилии. Карл был разгневан, но, посовещавшись со своими баронами, понял, что натиска арагонского войска, когда оно прибудет к Мессине, его армия, измотанная длительной осадой, не выдержит. Нужно было уходить. Когда в последних числах сентября анжуйское войско грузилось на корабли, в окрестностях Мессины появился авангард арагонской армии. Большая часть солдат Карла успела переправиться в Реджо на материковом берегу Мессинского пролива, но значительную часть оружия и снаряжения анжуйцы бросили в оставленном лагере под Мессиной. После того как в середине октября арагонский флот не позволил анжуйской эскадре вырваться из гавани Реджо в Неаполь, причем анжуйцы потеряли почти половину боевых галер, стало ясно, что Карл I потерпел небывалое поражение. Более того, ситуация продолжала ухудшаться: «Прибытие Педро дало старт множеству небольших восстаний на материке; грозила потеря значительной части Калабрии. Начались мятежи в Риме[183]; проблемы возникли в Умбрии и Романье». Только зимой ситуация несколько стабилизировалась. Карл метался по своим сократившимся владениям, следил за набором новых наемников, писал папе, Филиппу III Французскому, венецианскому дожу, изыскивая все возможности укрепить оборону Regno и переломить ход войны.