Незадолго до возвращения в Царское Село Ольга и Татьяна побывали на балу в Дворянском собрании в Москве. Александра была не в состоянии вынести там более часа, но две сестры с радостью открыли бал и были в центре всеобщего внимания, танцуя со многими из офицеров Эриванского полка. И опять во время кадрили Ольга повернулась, чтобы увидеть «милое улыбающееся лицо АКШ издалека»[745]. По дороге к железнодорожной станции на следующее утро ей показалось, что она увидела его «в красной шапке издали на одном из балконов», и вскоре снова она увидела его у тети Ольги 2‑го и 6 июня. Как обычно, после чая, ужина и уютной беседы на диване сестры Романовы затеяли множество шумных детских игр‑догонялок в саду с теми же офицерами, что и обычно. Среди них был АКШ и еще один очень любимый ими офицер царского конвоя, Виктор Зборовский. Однако 6 июня все вдруг уж совсем вышло из‑под контроля во время игры в прятки наверху, когда они «скакали повсюду ужасно, перевернули все вверх дном, даже один большой шкаф. В него залезли 10 человек, сверху сели еще, сломали дверцы, много смеялись и веселились»[746]. Возможно, в этом проявлялась необходимость дать выход долго сдерживаемой энергии, но для двух старших сестер по крайней мере еще и, вероятно, подспудному сексуальному напряжению. Ну а затем, как всегда, в 7 часов вечера за ними пришла машина и отвезла их всех обратно в Царское Село. Ольга вернулась с тяжелым сердцем, с грустью узнав в тот день, что АКШ «уезжает на Кавказ в субботу. Боже, храни его!»

* * *

На протяжении всего 1913 года, года празднования трехсотлетия дома Романовых, царская служба информирования общественности пропагандировала отечески‑заботливый образ династии Романовых с любящей, преданной и добродетельной семьей императора во главе. Этот образ был увековечен на тысячах официальных фотографий, которые в том году продавались как открытки по всей России. Однако многих русских крестьян эти фотографии приводили в недоумение, поскольку многие из них, безусловно, представляли себе царя‑самодержца всемогущим, сидящим на троне где‑то там, далеко. А вместо этого перед ними представал обычный человек, немного буржуазный на вид, в домашней обстановке, где преобладали женщины его семейства, что ставило под сомнение его мужественность и способность управлять[747]. То, что четырем сестрам Романовым отводилась лишь роль дополнения к их брату, вновь подчеркивалось повсеместным изображением дочерей царя как беспрекословно послушных дочерей. Именно так о них было сказано даже в официальной агиографии царской семьи, в английском переводе вышедшей под названием «Царь и его народ». Эта книга была написана по случаю юбилея членом императорской свиты генерал‑майором Андреем Ельчаниновым. В ней он нашел возможность лишь кратко охарактеризовать сестер как

«воспитанных по правилам Святой Православной Церкви и подготовленных к тому, чтобы стать хорошими и заботливыми хозяйками… {Они} отличаются наблюдательностью, добротой и сочувствием, их манеры просты и добродетельны. Они очень активно помогают бедным, особенно детям из бедных семей, в качестве подарков они раздают не деньги, а полезные вещи, которые сами шьют или вяжут»[748].

Такое описание закрепляло представление о том, что эти четыре девочки вполне взаимозаменяемы и ничем не примечательны как личности. Они и сами во многом способствовали созданию такого образа, часто называясь обобщенно ОТМА. Официально их по‑прежнему представляли совершенно невыразительно, подчеркивая при этом, что светским развлечениям девочки предпочитают домашний уют: «Они редко бывают в театре, разве только во время каникул. Лишь на Рождество или по другим праздникам родители водят их в оперу». Как ни странно, это действительно так и было. Оглядываясь назад, можно сказать, что при отсутствии общения с молодыми мужчинами и женщинами такого же социального положения и с тем же жизненным опытом, как и они, сестры оказались запертыми в отупляющем, искусственном мирке, который не давал им взрослеть. «Почему они нигде не бывали, — задавалась вопросом Мэриэл Бьюкенен, — за исключением разве что церковных служб, или военных смотров, или каких‑то государственных мероприятий?»[749] Последним глотком свежего воздуха в их жизни оставалась их любимая тетя Ольга, но чаепития у нее в Санкт‑Петербурге прекратились, когда, вернувшись из Москвы, семья сразу же направилась на месяц в Финляндию на отдых на яхте «Штандарт»[750].

Они все очень устали после поездки по Волге, и отдых большей части семьи был достаточно спокойным. Но для Ольги он был наполнен новым увлечением, поскольку в отсутствие АКШ она обратила свое внимание на другого красивого усатого офицера на «Штандарте», которого она упоминает в своем дневнике как «Пав. Ал.». Недавно получивший звание лейтенанта Павел Алексеевич Воронов, двадцати семи лет, поступил на службу на «Штандарт» в апреле. С того момента, как Ольга взошла борт яхты 10 июня, она быстро привязалась к нему. Иногда она сидела с ним в передней рубке, когда он был на вахте, или приходила туда, чтобы продиктовать ему записи в вахтенный журнал. Вскоре у них появилось любимое место свиданий между телеграфной комнатой и одной из труб корабля. Там они часто сидели и болтали с Татьяной и ее любимым офицером Николаем Родионовым. В течение дня Павел иногда присоединялся к девочкам и их отцу на берегу, чтобы сыграть энергичную партию в теннис (он был любимым партнером Николая по теннису), прогуляться или поплавать. Вернувшись на борт, они смотрели фильмы и играли вместе в карты. Все это казалось таким невинным и бесхитростным, но глубоко внутри Ольга была в смятении.

Всем нравился спокойный Павел Воронов, особенно Алексею, которого Воронов часто носил, когда мальчик был нездоров. В конце июня Ольга записала: «Он такой ласковый». Она старалась использовать любую возможность побыть с ним наедине, часто просто сидела, глядя на него, когда он стоял на вахте на мостике[751]. Любые развлечения и занятия, в которых не участвовал Павел, были «скучными», а если он был там, то «оказывалось уютно и безумно приятно быть с ним». К 6 июля ее чувства углубились: «Я продиктовала ему вахтенный журнал. После этого мы сидели на диване до 5:00. Я люблю его, Боже, так сильно»[752]. 12 июля, в последний день на «Штандарте» на пути назад в Петергоф, она сидела с Павлом в рубке всю обратную дорогу. «Было ужасно грустно. Все время, пока подавали трап, я стояла с ним. Покинули яхту около 4:00. Так ужасно тяжело расставаться с любимым «Штандартом», офицерами и моим дорогим… Господь его храни»[753].