— Не кричи. Я уверен, это просто ужасное совпадение. Твой Чамберс не предсказал ничего конкретного. Как обычно.

— Чамберс сказал, что с нами случится что-то ужасное!

— Допустим, но это могло быть чем угодно. У тебя мог развязаться шнурок, например.

— То есть, тот факт, что нас с твоей сестрой пытались убить, кажется тебе недостаточно ужасным? Ты бы очень хотел, чтобы с нами случилось что-то по-настоящему ужасное?

Кит запоздало уразумел, что совершает роковую ошибку, вступая в прения с дипломированным доктором права, адвокатом, который, к тому же, съел собаку на публичных выступлениях. Своей железной логикой Гордон не раз повергал в смятение самых толковых, опытных и бесстрастных судей, прокуроров и присяжных. Однако, похоже, он сам слегка запутался в своем крючкотворстве.

— Гордон, я не хочу с тобой спорить. Повод далеко не самый подходящий. Давайте-ка лучше переведем дух, присядем и выпьем по чашечке помоев.

Отхлебнув глоток, Кит, впрочем, оказался приятно удивлен.

— Отличный кофе, — похвалил он зятя.

— А то. Я ведь почти два года работал в одной местной пивнушке.

— Барменом?

— Да, и по совместительству — вышибалой. Мне было двадцать, и я пять вечеров в неделю проводил в компании смердящих, опустившихся, безнадежных пьянчуг. Все страшно пили. Чем я был хуже. Ничем. Я пил за них, пил с ними и допивал за ними. До сих пор не понимаю, как я не стал одним из них. Наверное, стал бы, но какой-то из тех тупых ублюдков в припадке алкогольного делириума[8]полоснул меня ножом. По горлу.

Гордон оттянул воротник рубашки и продемонстрировал рваный шрам, обвивающий его шею подобно ожерелью. Кит поневоле передернулся.

— Ты не рассказывал…

— Тут не о чем рассказывать, поверь. Мне было очень больно. Остальное — очень скучно. Но десяти недель в госпитале мне хватило с лихвой, чтобы расставить приоритеты. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на тревоги и бесплодные сожаления. Если тебе что-то нужно, иди и бери это. Чтобы было о чем вспомнить, пока летишь по туннелю навстречу яркому, ослепительному свету… если впоследствии этот свет окажется отблесками адского пламени.

— Ты видел туннель и свет? — спросил Кит почему-то шепотом.

Гордон пожал плечами.

— Лично я ни черта не видел, разве слышал чьи-то вопли. Как выяснилось позже, это вопил я сам. Кто бы мог подумать, что человек способен так громко вопить, да еще с перерезанным горлом. Кто бы мог подумать, что человеческое существо в принципе способно издавать такие звуки…

Виктория сжатым кулачком ткнула мужа в бок.

— Пупсичек… не обижайся… твои рассказы о своей душевной и физической боли нагоняют на нас тоску.

— Да ну? Я ведь не клоун какой, чтобы вас постоянно развлекать. Хотя, если хотите, могу рассказать вам действительно смешную историю.

И Гордон попотчевал сиятельного шурина и красавицу-жену занятной деревенской байкой, которой вице-губернатора, в свою очередь, на прошлой неделе угостил за кружечкой пива один из местных могущественных лендлордов.

— В одной далекой деревеньке на землях этого лендлорда разразился мор. Вся домашняя скотина передохла. Дремучие крестьяне обвинили во всем молоденькую бабенку не самых строгих моральных устоев, будто ведьма она, и на скотину наложила порчу. Бабенке пришлось в доме у сельского священника хорониться, а то дружелюбные сельчане начали гоняться за ней с вилами. Ты рано начал смеяться, Кристофер, это еще далеко не конец, вот сопляк ты!

— Правда?

— Правда, правда. Через денек в деревеньку приехала санитарная инспекция, аж из самой нашей столицы, честь по чести, взяли пробы, установили, что скотина померла из-за какой-то хвори. Что ты думаешь? Крестьяне все же изловчились и вздернули ведьму на осине, а рядом с нею, для порядку, санитарного инспектора, — дабы он, значит, не полоскал им мозги своей городской премудростью, анализами и пробирками. И добросердечного священника хотели тут же удавить за то, что ведьму укрывал, но сельский староста их унял, объяснил, что вздергивать ведьм и городских хлыщей — дело богоугодное, а священников — напротив, пускай лучше добрый пастырь им грехи отпустит тяжкие.

— А лендлорд? — спросил Кит, не в силах удержаться от смеха.

— А лендлорд мне рассказывает историю эту, а сам тоже гогочет, заливается. Я тоже посмеялся, а потом говорю: «Ну, хватит уже с меня баек этих». А он говорит: «И сам думал, что байка, пока своими глазами не увидел трупы ведьмы и санитарного инспектора, — якобы полюбовника ее, которого она зачаровала и приворожила». Ох! Что будешь делать? Висят на осине, сердешные. Да, крестьяне — люд темный, необразованный, но ведь как дети родные лендлорду, вкалывают, как проклятые, на его угодьях, да и шум неохота поднимать из-за сущей безделицы. Уладил он дело миром, дал кому надо на лапу, кого надо подмазал. Так он рассказывает мне, а сам гогочет, прямо заливается. Потом посерьезнел вдруг, наклонился ко мне и шепчет на ухо, мол, бабенка та и впрямь была ведьмой, и сам видел он на ней ведьмин знак. Колдовала, поди, и на метле летала, и в Топи наведывалась. На шабаши.

— Топи? — переспросил Кит скептически. — Ваша местная достопримечательность?

— Да какая там достопримечательность, — все еще сердито проворчала Виктория из-под одеяла, — просто громадное тухлое болото.

Гордон пощекотал жене розовую пяточку.

— В действительности Топи — масштабная и реальная проблема для городских властей Санкт-Константина и для федеральных властей, — объяснил он серьезно. — Триста лет назад на месте Топей была обширная, цветущая густонаселенная долина, но в результате катастрофического технического просчета при строительстве водохранилища долину затопило. В один миг под воду ушли два десятка деревень и полумиллионный город. Восемьдесят тысяч погибших и еще многие тысячи, которые лукаво числились пропавшими без вести. Я уже не упоминаю миллионы потерянных акров плодородных земель, лугов и рощ. За столетия все это превратилось в огромнейшее болото. С годами оно все разрастается, пожирает поля и леса, и лет двадцать тому назад, в конце концов, стало подбираться к городской черте. Насчет ведьм и шабашей не знаю, врать не буду, но людей погибло и пропало в Топях ой немало.

— Что же их туда тянет? — поинтересовался Кит резонно.

— Отчасти — мародеры, которые все еще надеются найти в полузатопленных руинах что-то драгоценное. Конечно, не только они. Браконьеры. Охотники. Местные жители. Заезжие туристы. Места там промозглые, нездоровые и мрачные, но красивейшие на загляденье. И главное — поразительное изобилие грибов, ягод, птицы, дичи, рыбы…

— Стало быть, браконьеры распускают слухи о живущих на болотах ведьмах, а слухи эти потом пересказывают друг другу суеверные деревенские олухи, — сказал Кит с укором.