многократно демонстрировали свое полное пренебрежение любыми правовыми и нравственными нормами. Достаточно вспомнить их версии нападения на Польшу и другие страны. Сочинили они ложь и об упреждающем характере Восточного похода. С другой стороны, если была опасность нападения, что могло изменить появление повода? Многое в образе мыслей и действий Сталина и его группы схема «не дать повода» не может объяснить. В первую очередь, на память приходит разрушение укрепленных районов (УР), возведенных в свое время вдоль старой западной границы. Из воспоминаний генералов вермахта известно, как сильно опасались они особо упорного сопротивления советских войск на этой так называемой «линии Сталина». Однако в июне 1941 г. ее уже не было. «Трудно себе представить большую глупость в государственной военной политике», — полагает генерал X. Мамсуров, имея в виду разрушение УР, в условиях, когда оборона новой границы не была еще создана. Историкам предстоит еще исследовать, чем можно объяснить это безумное решение — беззаботностью, желанием убедить Германию в лояльности, нелепым требованием догматиков из НКО и ГЛАВПУ «все ради наступления»[216].

Многие акции «вождя» и исполнителей его приказов могут быть определены простым словом «перестарались». В дипломатии они пошли на включение понятия «дружба» в название договора 28 сентября, допустили безответственные заявления об агрессивности Англии и Франции и миролюбии Германии, автоматически разрывали отношения со всеми государствами, которые захватывала Германия. Неумеренные комплименты в адрес фашистов, поздравления Гитлера, дифирамбы в честь «дружбы народов Германии и Советского Союза, скрепленной кровью», обещания совместно с Германией «ответить англо-французским поджигателям войны». Ряд их заявлений и действий нанесли вред отношениям СССР с Польшей. В докладе народного комиссара иностранных дел Молотова на внеочередной сессии Верховного Совета СССР 31 октября 1939 г. была дана совершенно несостоятельная оценка Польского государства как «уродливого детища Версальского договора». Насколько безнравственным и безрассудным политиком нужно было быть, чтобы, зная о предстоящей агрессии, уничтожать тысячи польских офицеров, этих самых естественных союзников СССР. А изъятие из средств массовой информации понятия «фашизм»? А прекращение антифашистской пропаганды и даже запрещение книг, кинофильмов, песен, в которых был хотя бы намек на критику даже кайзеровской Германии?

Заключительным аккордом в этой военно-политической какофонии 1939–1941 гг. было известное заявление ТАСС от 14 июня 1941 г., в котором его авторы хотели убедить себя, а заодно и весь мир, что Германия верна пакту и не собирается нападать. По существу же они признавались в своей слабости. Гитлер не удостоил Сталина ответом. Не прошло и предложение Молотова о новом его визите в Берлин. Все свидетельствовало о том, что плод созрел. Гитлер торжествовал. Восточная Европа — главная цель его жизни — лежала у ног завоевателя. Внезапность его первого и решающего удара обеспечивал сам противник. Знала ли что-нибудь подобное военная история? Итоги такой тактики были плачевны. Старания угодить фашистским лидерам скомпрометировали правительство СССР, дезориентировали советский народ и его друзей за рубежом, притупили его бдительность. У населения и армии складывалось впечатление, что их руководитель сумеет предотвратить войну, которую он в течение десятилетий провозглашал неизбежной. Все это лишь поощряло Гитлера и лиц, стоявших за его спиной, напасть как можно скорее.

Сталинские доводы ныне пытаются развить его преемники. По их мнению, Сталин не развернул силы на западной границе потому, что СССР будто бы уступал в военном могуществе Германии. Допустим, что он действительно уступал. Но разве это не побуждало бы именно к заблаговременному развертыванию сил и созданию прочной обороны, которая, согласно азам военной теории, и смогла бы компенсировать сравнительную слабость? Утверждают, если б РККА перешагнула границу, то против СССР пошел бы весь мир. Но развернуть не значит перешагнуть. Далее, будто бы лидеров СССР беспокоила неподготовленность армии. Но был ли в истории случай, когда армия имела стопроцентную подготовку? Можно ли было уповать на обеспечение полной подготовки в течение совершенно негарантированных нескольких мирных лет и отказаться от немедленного приведения пограничных округов в состояние удовлетворительной готовности? Да, чрезвычайно остро стояла кадровая проблема, РККА не завершила реорганизацию. Но святым правилом любой армии была и остается постоянная боевая готовность, какие бы реорганизации она не переживала.

В 1945 г. в оправдание неготовности РККА и вызванных этим жестоких неудач Сталин выдвинул псевдонаучный тезис, согласно которому некие «агрессивные нации» закономерно лучше подготовлены к войне, чем «миролюбивые нации», и поэтому последние обречены на поражение. Так без труда можно реабилитировать незадачливых правителей, стоит лишь объявить их «миролюбивыми». Этот тезис носит сугубо националистический характер. Такое деление наций — ложно. Как может человек, называющий себя ученым, проводить некую роковую грань между русскими, американцами, англичанами, с одной стороны, и немцами, японцами — с другой? «Агрессивными» могут быть только партии, государства, фракции, классы, но не нации в целом.

Сталин в равной степени оправдывает позор 22 июня и 7 декабря, хотя он был информирован, что в США отнеслись к своему поражению в Пирл-Харборе совершенно иначе. Павленко с полным основанием сравнивает реакцию правящих кругов и общественности на аналогичные события 22 июня и 7 декабря 1941 г. В США была немедленно создана комиссия по расследованию ответственности за поражение от президента США до местного командования. В СССР же (и РФ!) аналогичный вопрос до сих пор остается открытым. Больше того, не прекращается открытая реабилитация. Как перепев тезиса о «миролюбивых нациях» нужно рассматривать фарисейские суждения ряда историков: мы народ миролюбивый, «вождь» заботился о народном благе, и это будто бы исключало большие военные расходы. Но эти авторы умалчивают о том, что сводило на нет усилия народа, о десятках миллионов уничтоженных или брошенных в лагеря. Эти историки обходят молчанием губительное вмешательство бездарных высших чиновников в дела профессионалов, самоуспокоенность, головотяпство в организации обороны. В условиях жестокой гонки вооружений двух-трех лет такого зазнайства было достаточно, чтобы серьезно отстать.

Утверждение о военно-техническом превосходстве вермахта над Красной Армией в момент нападения из всех упомянутых версий получило, очевидно, наибольшее распространение. Здесь сказывается влияние и фашистской пропаганды, ее ложных суждений о «непревзойденной силе германского оружия», о Красной Армии как «колоссе на глиняных ногах». Играет роль память миллионов фронтовиков, сохранившая верные сведения о таком превосходстве, возникшем, однако, позднее, после того, как они оставили противнику большую часть вооружений и стали делить винтовку на двоих. Именно тогда появилась самолето- и танкобоязнь. Влияют и рассуждения «вождя» 6 ноября 1941 г. о «недостатке у нас танков и отчасти авиации». Заметьте, что в данный момент 1941 г. он почти не лгал. Тогда действительно был, мягко выражаясь, этот «недостаток». Но Сталин скрыл главное: куда делась наша техника. Читатель вправе спросить, как могло получиться, что ученые десятки