С этими словами она обошла кресло, сплошь утыканное спицами, и села в него. Ее руки машинально потянулись к стоявшему по соседству мешку с клубками шерсти и лоскутами материи.

— Нет, мама, — строго сказал Марк Вольф, — вязать ты будешь потом — позже.

Адриан внимательно рассматривал пожилую женщину. На ее лице застыла кривая улыбка, полугримаса. Голос ее звучал недовольно и даже сердито, но при этом она пыталась улыбаться. «Болезнь Альцгеймера, ранняя стадия», — пронеслось в голове Адриана. Этот диагноз можно было считать близким к его собственному. Альцгеймер поражал те же области мозга, которые стремительно пожирала и болезнь, выявленная у профессора Томаса. Разница заключалась в том, что этот, более распространенный, недуг развивался на протяжении длительного времени, действуя словно исподтишка. Вот почему обнаружить его на ранних стадиях бывает довольно трудно. Болезнь же, навалившаяся на Адриана, развивалась стремительно и безжалостно, не давая жертве не только ни малейшей надежды на спасение, но даже и сколько-нибудь милостивой отсрочки приговора. Он смотрел в лицо старухи как в кривое зеркало. Он видел в нем свое отражение. Впрочем, неотчетливо, с большими искажениями. Это зрелище повергло профессора Томаса в такой ужас, что он на некоторое время так и застыл, неподвижно глядя на несчастную женщину, до тех пор пока до его слуха не донесся голос инспектора Коллинз:

— Это профессор Томас. Он помогает мне в одном из расследований. Мы хотели бы задать вам несколько вопросов.

И вновь Марк Вольф, как автомат, произнес казавшуюся ему спасительной фразу:

— Я ничего не сделал… — Он на секунду запнулся и, подумав, добавил: — Ничего плохого или же незаконного.

Уверенный голос инспектора заставил профессора вновь сосредоточиться на происходящем вокруг. Все его внимание теперь было нацелено на стоявшего перед ним мужчину. При этом в памяти Адриана мгновенно пронеслись долгие годы лабораторных наблюдений за поведением подопытных животных, а также людей, давших согласие на участие в экспериментах. Вот и сейчас он внимательно наблюдал за «подопытным», выискивая в его поведении признаки страха за какие-то совершенные им поступки, — свидетельство того, что этот человек говорит неправду или, по крайней мере, что-то недоговаривает. Эти признаки могли выражаться в чем угодно: в подергивании глазного века, в неестественном наклоне или повороте головы, в изменении интонации речи. У Марка Вольфа могли задрожать руки, мог выступить пот на лбу…

— Согласно условиям вашего условно-досрочного освобождения, вы должны были устроиться на работу…

— Да работаю я, работаю. И вы прекрасно об этом знаете. Я устроился в магазин электротоваров и бытовой техники.

— И вам не разрешается находиться в непосредственной близости от детских площадок и учебных заведений…

— А что, неужели кто-то видел, как я нарушаю это правило? — возмущенно произнес Вольф.

Адриан тотчас отметил, что собеседник не сказал инспектору, что не бывал ни на детских площадках, ни по соседству с какой-нибудь школой. Оставалось надеяться, что Терри Коллинз тоже заметила, как уклончиво было сформулировано заявление Вольфа.

— Кроме того, вы ежемесячно должны связываться с вашим инспектором…

— Это правило я также выполняю.

«Еще бы ты его не выполнял! — подумал Адриан. — Пропустишь такой звонок раз-другой — и снова угодишь за решетку».

— Кроме того, вам вменено в обязанность прохождение курса психотерапии…

— Ну да, само собой.

Немного поколебавшись, Терри спросила:

— Ну и как проходит терапия? Есть успехи?

— А вот это уже не ваше дело, — отрезал Вольф.

Адриан предположил, что такой тон спровоцирует инспектора Коллинз на ведение диалога в более эмоциональном ключе. Он ожидал ответной вспышки если не злости, то по крайней мере раздражения и был сильно удивлен, когда понял, что Терри намерена продолжать разговор все тем же сухим, спокойным «протокольным» тоном.

— Вы обязаны отвечать на мои вопросы вне зависимости от того, нравятся они вам или нет. В противном случае ваше поведение будет расценено как нарушение правил условного освобождения. В данный момент я склоняюсь к тому, чтобы связаться с вашим инспектором и проинформировать его, что вы отказываетесь отвечать на вопросы.

Адриан вовсе не был уверен, что у Терри в записной книжке или в телефоне действительно есть номер инспектора. Впрочем, блефом были ее слова или нет — значения уже не имело: судя но выражению лиц как инспектора Коллинз, так и допрашиваемого ею преступника, оба прекрасно понимали, что доводить дело до реального звонка в соответствующее подразделение было не в интересах Марка Вольфа.

Немного поколебавшись, он пояснил:

— Врач говорит, терапия — мое личное дело. Все, о чем говорит терапевт с пациентом, должно оставаться между ними.

— В большинстве случаев это действительно так, — едва заметно кивнув, сказала Терри, — но позволю себе напомнить: ваш случай особый.

Вольф опять замолчал и задумался. Пожилая женщина за его спиной устроилась в кресле поудобнее, а зачем вдруг стала беспокойно оглядываться. Она явно искала пульт дистанционного управления от телевизора. О том, что в гостиной находятся двое посторонних людей, она, похоже, просто забыла.

— Мама, — окликнул старуху Марк Вольф, — сейчас мы телевизор смотреть не будем. Чуть позже. А ты пока иди на кухню.

— Но ведь сейчас начнется, — жалобно возразила мать.

— Не сейчас. Чуть позже. Но совсем скоро.

Старуха с явной неохотой встала с кресла и, шаркая, направилась к дверям кухни. Вскоре оттуда донесся звон бьющегося стекла. Судя по всему, в металлическую раковину упал или был намеренно сброшен какой-то бокал. Следом из кухни послышался недовольный возглас, а за ним — целая череда грубых ругательств. Марк с недовольной гримасой повернулся к кухонной двери, но оттуда, словно предвосхищая его реакцию, вновь послышался голос старухи:

— Это случайно. Я не специально. Сейчас я все уберу.

— Бог ты мой, — выдохнул Вольф, — и вот так — все время. Сплошные случайности и неожиданности. — Вновь обернувшись к гостям, он неприветливо посмотрел на них и сказал: — Видите, как мне «весело»? Мать совсем из ума выжила, и мне приходится…

Вольф замолчал, догадавшись по выражению лица Терри Коллинз, что ей нет никакого дела до того, насколько тяжело ему живется и как много неприятных случайностей подстерегают его дома каждый день.

— Мы говорили о вашем курсе психотерапии, — сухо напомнила она.

— Я хожу туда каждую неделю, — мрачно сообщил Вольф. — Мое состояние улучшается. Прогресс налицо. По крайней мере, так говорит врач.

— Расскажите, в чем выражается улучшение вашего состояния, — настойчиво попросила Терри.

Вольф явно растерялся и несколько сбивчиво произнес: