В Токио и не подозревали, что его дипломатическая переписка не составляла секрета для президента Рузвельта и госсекретаря Хэлла. Расшифровки радиограмм ложились раньше на стол Рузвельта, чем посла Японии в США. Готовившийся в глубочайшей тайне Генеральным штабом японских вооруженных сил план «Кантокуэн» — нападения и оккупации советского Дальнего Востока и Сибири — стал известен в Госдепе и Пентагоне летом 1941 года.

В сентябре всезнающая «Магия» раскрыла еще одну тайну Генштаба Японии, которая вызвала в Белом доме переполох. Под напором воинственного министра Тодзио в Токио вызревал совершенно иной план — «японский самурай» не собирался в ближайшие месяцы бороться с «русским медведем», а намеревался совершить бросок в другом направлении — на юг, к нефтепромыслам британских, голландских и американских компаний. Такой ход событий никак не устраивал Вашингтон, и потому, стараясь отвести от себя удар «японской военной дубины», в Белом доме были заинтересованы, чтобы план «Кантокуэн» не остался на бумаге.

В еще большей степени в нем были заинтересованы в Берлине. После провала блицкрига и пробуксовки вермахта под Москвой Гитлер с Риббентропом не слезали с императора Хирохито и торопили с началом военного выступления против большевиков. В Токио деятельный и неугомонный посол Ойген Отт бомбардировал премьера принца Коноэ, а затем сменившего его генерала Тодзио, личными посланиями фюрера с просьбами о немедленном начале войны и захвате стратегических центров — Владивостока и Хабаровска.

Однако в Токио не спешили на помощь союзнику, попавшему в тяжелое положение. Японский посол в Берлине генерал Осима и министр иностранных дел Сигенори Того отделывались туманными обещаниями начать военные действия против СССР после полного развертывания частей Квантунской армии. Эту задержку они объясняли нехваткой горючего, которая возникла после введения США эмбарго на поставки нефти. В то же время в глубочайшей тайне не только от союзников Германии и Италии, но и от большинства собственных генералов, по указанию премьера Тодзио в двадцатых числах октября особая группа офицеров Генштаба приступила к срочной подготовке плана нанесения ударов по военно-морским базам США и Великобритании на Тихом океане. При его разработке соблюдались особые меры предосторожности. Завеса секретности была настолько плотной, что за нее не смогла проникнуть даже всезнающая «Магия».

Об этом плане также ничего не подозревали в Берлине, и потому та тягомотина, что тянул Осима, выводила Риббентропа из себя. Время работало против Германии. Гитлер рвал и метал — невиданное упорство русских и морозы убивали надежду на захват Москвы и скорое завершение военной кампании на востоке. В своем стремлении любыми путями втянуть Японию в войну против Советов он готов был согласиться на заключение германо-японского договора, направленного против США.

18 ноября приглашенный на прием в МИД посол Осима встретил это предложение Риббентропа с плохо скрываемой радостью, но так и не обмолвился ни словом, что решение о начале войны против американцев уже принято военным кабинетом Тодзио. С типичным восточным лицемерием он заверил германского министра иностранных дел, что правительство Японии предпринимает все от него зависящее, чтобы помочь своему союзнику и другу Германии. Но дальше слов дело не пошло.

А тем временем в Токио Отт через свои связи в МИДе и среди генералитета Генштаба пронюхал: японцы ведут двойную игру. И 23 ноября телеграфировал Риббентропу о том, что неверный союзник готовится двинуться не на север, а на юг с намерением оккупировать Малайю и захватить голландские нефтеносные районы на Борнео. Но то была только одна часть правды, до другой, несмотря на все старания, немецкому послу так и не удалось докопаться.

После доклада Отта в Берлине пришли в бешенство. Разъяренный Гитлер тут же вызвал на ковер Риббентропа и устроил дикий разнос. Тот, накрученный фюрером, немедленно затребовал к себе Осиму. Японскому послу в тот день не удалось побывать на Моцартовском фестивале, а пришлось срочно покинуть Австрию и возвратиться в Берлин. Его переговоры с Риббентропом затянулись до утра и напоминали перетягивание каната, но они, по сути, уже ничего не решали. Русские смешали все карты в «большой игре». Контрнаступление войск Красной армии, начатое ранним утром 6 декабря под Москвой, опрокинуло тайные планы главных игроков великой драмы двадцатого века — Рузвельта, Гитлера, Черчилля и Хирохито…

Порыв ветра распахнул окно. Тяжелые шторы вздулись пузырями, струя холодного, сырого воздуха прошлась по кабинету, смела со стола шифрованную радиограмму из Токио, нырнула в камин и с разбойничьим посвистом вылетела в трубу. Номура очнулся, тяжело ступая, прошел к окну, захлопнул форточку, подобрал с пола листы шифровки и, зябко поеживаясь, возвратился к камину. Зола, поднятая ветром, улеглась, и тревожно загудевшее пламя сникло. Его трепетные языки лениво лизали сухие поленья, призрачными бликами играли на мраморной облицовке камина и лице посла, осунувшемся от бессонных ночей.

Потухшими глазами он отрешенно смотрел на огонь. Поленья жалобно потрескивали, сочились янтарной смолой, изгибались, пытаясь спастись от пламени, но оно набирало силу и безжалостно пожирало их. Подобно пламени, непомерные амбиции и честолюбие императора и премьера Тодзио уничтожили все его труды, направленные на сохранение мира между Японией и США. Мира, до которого, как ему казалось, оставалось сделать всего один шаг. Чего этого стоило, знал только предыдущий министр иностранных дел Мацуока.

Направляя Номуру послом в Вашингтон, он рассчитывал, что его отношения с президентом Рузвельтом, сложившиеся еще в бытность военным атташе, позволят разморозить японо-американские отношения и обеспечат бесперебойные поставки нефти и стали, в которых нуждалась набравшая обороты оборонная промышленность Японии. Первая встреча с госсекретарем Корделлом Хэллом породила определенные надежды, и в затянувшемся между двумя странами конфликте, наконец, забрезжил свет в конце туннеля.

В конце марта 1941 года конфиденциальные переговоры шли полным ходом. Но жаждущие крови и вселенской славы генералы и адмиралы надавили на премьера — принца Коноэ; они требовали невозможного — добиться от Рузвельта, чтобы тот признал право Японии на весь Индокитай. При всем желании выше головы не удалось прыгнуть, и его голос оставался гласом вопиющего в пустыне. Тем временем начальник Генштаба Сугияма и начальник Главного морского штаба Нагано, не дождавшись результатов переговоров с Хэллом, бросили на чашу весов всю мощь армии и флота. И японский каток войны покатился дальше, на юг Индокитая.

Подобное вероломство взорвало Хэлла. Он категорически отказался от следующей встречи и пригрозил перекрыть все американские «краны», подпитывавшие японскую экономику. Этим тут же воспользовались немцы. Посол Отт с утра и до вечера обивал пороги Генштаба, МИДа и, подстегиваемый Гитлером, торопил с началом наступления на советский Дальний Восток. Раздираемые генералами и адмиралами на части (одни с начальником Генштаба Сугиямой тащили на север, другие с начальником Главного морского штаба Нагано настаивали на продвижении на юг), Коноэ и Мацуока вынуждены были «качать маятник».

В не менее сложном положении оказался Номура. Ему приходилось демонстрировать невероятные дипломатические кульбиты, чтобы найти компромисс с американцами и восстановить былые отношения с Хэллом. Тот продолжал занимать жесткую позицию и требовал немедленного вывода японских войск с захваченных территорий. Перелом в отношениях наступил в середине августа, после того как Коноэ предложил провести личную встречу между ним и Рузвельтом в Гонолулу. Хэлл на это предложение отреагировал положительно, и с сентября переговоры возобновились с прежней силой.