Снова пауза. Потом короткий решительный ответ:

– Хорошо, пусть будет Егоров. Я дам указание.

Что-то царапнуло ее в словах Баева, причем ощущение было до боли знакомым. Нечто подобное она уже испытывала, и именно в связи с начальником УВД. Но погрузиться в ассоциации и вытащить наружу первопричину неприятного чувства она не успела, потому что Коротков попросил водителя Володю остановить машину возле магазина под предлогом «купить бутылку воды и сухариков». Сделав Насте жест, предлагающий идти вместе с ним, Юрий быстрыми шагами проследовал в двери небольшого сетевого супермаркета.

– Ну что, получила по самое «не балуйся»? – спросил он, шаря глазами по полкам в поисках сухариков нужной фирмы. – Зачем тебе Егоров? Он занимается поисками любовника Милюковой, вот и пусть занимается, не дергай его. Мы и вдвоем справимся.

– Юр, девять человек же! Как ты себе это представляешь? Кто-то дома, если повезет, а кто-то на работе, его ловить надо, кто-то не на работе, а просто по делам мотается. Командировка, больница… Втроем намного быстрее получится, по три свидетеля на каждого. А если с нами будет посторонний человек, которого мы не знаем и которому не доверяем, то нам придется всей толпой ходить. Он же не согласится составить пару одному из нас, а второго отпустить на вольный выпас. Он должен будет сам, лично, присутствовать при каждом нашем разговоре с людьми. Представь, сколько времени мы на это убьем. А Егоров – свой, проверенный, мы разделимся и за полдня все сделаем. У Вити будет еще целых полдня свободных, чтобы что-то свое поделать и не отчитываться за это. Типа он с нами все время был.

– Ну… – Коротков задумчиво почесал переносицу. – Тоже верно, в общем-то. Посмотрим, с какой скоростью у них в Вербицкой полиции проходят команды.

Команды проходили, как оказалось, быстро. Настя еще выбирала шоколадку, решая, какой отдать предпочтение, с миндалем или с фундуком, когда позвонил Егоров.

– Чего удумала? – мрачно спросил он. – Мне от начальника криминалки указание спустили ехать с вами каких-то свидетелей повторно опрашивать.

Услышав, в чем состоит задача, Виктор неопределенно хмыкнул и попросил сбросить ему эсэмэской имена и адреса тех, с кем нужно пообщаться. Вернувшись в машину, посмотрели карту Вербицка и быстро распределили адреса с учетом территориальной близости. Настя взяла себе ту часть города, в которой проживала Нина Ляшенко – единственный свидетель, чье имя упомянуто в открытом интернет-пространстве.

– Володю, так и быть, уступлю тебе, как ты есть дама, – сказал Коротков. – Машину поймаю. Встретимся в гостинице.

* * *

Сегодня из встречи с Егоровым можно было не делать никакого секрета, поскольку все руководство в курсе. Настя вернулась первой, позвонила Юре и Виктору, выяснила, что у нее есть часа полтора до их появления, и решила позаниматься чем-нибудь полезным. В глубине сознания маячила смутная догадка, но для ее подтверждения или опровержения нужно было дождаться сведений о результатах разговора с другими свидетелями, а самое главное – получить анкеты с ответами и провести полный анализ и обсчет. А пока можно и почитать, проверяя возникшие соображения.

Чтение продвигалось медленно. Настя пробегала глазами абзац, потом закрывала глаза, пытаясь мысленно сформулировать суть прочитанного в краткой форме, потом снова читала медленно и вдумчиво, проверяя себя: правильно ли она уловила эту самую суть.

К приходу Егорова у нее уже слезились глаза – так напряженно она вчитывалась в каждое слово при повторном прочтении. Зато наступила кое-какая ясность.

Виктор выглядел очень плохо.

– Не болеешь? – сочувственно спросила Настя.

– Воздерживаюсь, – хмыкнул он. – Когда примешь на грудь – душа не так болит. А по трезвяни она болит постоянно. Врут все мудрецы, ни хрена время не лечит. Ну, чего у тебя?

– А у тебя?

– Лады, – кивнул майор, – подождем третьего. На троих оно всегда сподручнее, веселее. А то потом все равно повторять придется, когда Юрка явится. Я посижу пока, отдохну.

Он взгромоздился на диван, поерзал, усаживаясь, потом скинул ботинки и вытянулся, устроив голову на одном подлокотнике, а ноги – на противоположном. Настя проработала еще один абзац, подумала, написала в блокноте длинную фразу, потом обернулась и посмотрела на Егорова. Спит? Или просто лежит с закрытыми глазами?

– Витя, – негромко позвала она.

– Чего тебе? – откликнулся он, не открывая глаз.

– Вот послушай одну фразу.

– Зачем?

– Ну, просто послушай. Я потом скажу зачем.

– Давай.

Она взяла исписанный листок и прочитала вслух в среднем темпе:

– Я как человек, очень заботящийся о своем здоровье и понимающий необходимость для человеческого тела прогулок на свежем воздухе, в общем-то, люблю гулять на улице, но как, опять же, человек разумный и понимающий, что все должно быть сообразно с обстоятельствами (которые – увы! – в нашей жизни очень часто непредсказуемы), я принимаю во внимание, что могу и подхватить простуду или – не дай бог! – грипп, поэтому при теперешних морозах (а я уверен, что сегодняшние «минус двадцать», а то и «минус двадцать пять» – не предел, что будут и «минус двадцать семь», и «минус двадцать восемь») нужно очень хорошо позаботиться об одежде, потому что в «минус двадцать восемь» требуется и несколько кофт надеть, и пуховик специальный на стеганом подкладе, и валенки.

– И чего это за хрень? – вяло спросил Егоров, по-прежнему не открывая глаз.

– В двух словах перескажи, о чем речь.

– О том, что какой-то чувак в минус двадцать восемь ходит в валенках. Ты меня на уровень интеллекта проверяешь, что ли?

– Нет, Витя, – усмехнулась она. – Я себя проверяю. На самом деле суть этой фразы простая и короткая: «Я люблю гулять, но боюсь заболеть, поэтому в морозы тепло одеваюсь».

Егоров приоткрыл один глаз и переменил позу, повернувшись на бок.

– И чего? Зачем было огород городить, вместо того чтобы коротко и ясно сказать?

– А это, Витя, именно для того, чтобы написать вроде бы правду, но чтобы из всей этой правды ты зафиксировал внимание только на градусах и валенках. На самом деле, ни «минус двадцать восемь», ни «валенки» фактической правдой не являются, это всего лишь предположение о том, что если будет такой сильный мороз, то человеку, может быть, придется надеть валенки. Если и может быть, понимаешь, в чем фокус? А ты воспринял это как доказанный факт, как данность. Есть такое правило: чем больше слов в предложении, тем дольше вязнет в нем сознание. Фраза такая сложная, многокомпонентная и перегруженная, что ты из нее усвоил только две позиции: «минус двадцать восемь» и «валенки». Про то, что человек любит гулять, что он боится заболеть, что он считает себя разумным и понимающим, предусмотрительным и осторожным, что он ожидает усиления морозов, то есть все, что действительно является правдой, – про все это ты прослушал, пропустил мимо ушей, мимо сознания. Для того чтобы текст был доходчивым, предложения должны быть сложными, но минимальной структуры: два, максимум – три простых предложения в составе одного сложного. Например, «в сильный мороз я надеваю валенки, потому что боюсь простудиться». Понятно?