двадцать лет конкуренция в большинстве отраслей США снизилась. Теперь я бы хотел ответить на вопрос на триллион долларов – насколько это важно? Если быть более точным, предположим, что мы сможем устранить барьеры входа, отменить неудачные слияния и каким-то образом вернуться к тому уровню конкуренции, который был у нас в конце 1990-х годов. Насколько улучшится наше положение?

Чтобы ответить на этот вопрос, используем относительно простую модель экономики. Когда экономисты говорят о «модели», то имеют в виду набор уравнений, который представляет поведение экономических агентов. Домашние хозяйства работают, чтобы получить средства для жизни, то есть осуществляют предложение труда. Они решают, сколько сэкономить и что купить, то есть принимают решения о потреблении и сбережении. Фирмы конкурируют друг с другом за предложение товаров и услуг, которые хотят купить домашние хозяйства и другие предприятия. Они приобретают капитал, рабочую силу и промежуточные ресурсы у других фирм. Они понимают, что спрос эластичен, так как теряют клиентов, если устанавливают слишком высокие цены. Все эти решения могут быть представлены математически. Мы также можем включить решения правительства (налоги, расходы, нормативные акты) и центрального банка (процентные ставки).

Достоинство модели заключается в том, что мы можем вычислить результат всех этих решений. Мы называем этот результат макроэкономическим равновесием. Концепция равновесия важна, потому что решения взаимозависимы. Возьмем, к примеру, рынок труда. Домашние хозяйства поставляют рабочую силу, а фирмы ее нанимают. При этом фирмы нанимают рабочую силу, потому что рассчитывают продать свою продукцию, которую покупают домохозяйства, используя свой трудовой доход. Точно так же, когда мы говорим, что домохозяйства сберегают, мы имеем в виду, что они хранят деньги на своих банковских счетах или инвестируют во взаимные фонды. При этом банки и взаимные фонды являются посредниками, а не конечными пользователями. Сбережения в конечном итоге становятся кредитами, облигациями и акциями, доходность которых зависит от спроса на капитал со стороны фирм. Поэтому все решения взаимозависимы. Практическое следствие этого состоит в том, что если мы хотим понять последствия конкуренции – или ее отсутствия – нам необходимо проследить, что происходит на всех этих рынках одновременно. Вот почему нам нужна модель.

После того как мы построим модель, ключевое значение приобретет следующий вопрос – насколько велико изменение конкуренции? Давайте рассмотрим имеющиеся у нас данные. Мы видели, что прибыль после уплаты налогов увеличилась примерно на 4 процентных пункта ВВП (глава 3). Доля рабочей силы в доходах сократилась примерно на 6 процентных пунктов ВВП (глава 6). При сравнении США с Европой, мы обнаруживаем относительное увеличение наценок примерно на 10 % (глава 7), что произошло не только из-за их роста в США, но отчасти и из-за снижения в Европе.

Затем я собираюсь ввести в модель согласующийся с полученными свидетельствами эксперимент. Давайте начнем с ситуации, которая сложилась в 1990-е годы. Наценки тогда составляли 5 % от валового выпуска, то есть фирмы, устанавливая цены, добавляли 5 % к затратам на рабочую силу, капитал и промежуточные ресурсы. В экономике существовал свободный вход, поэтому эти дополнительные прибыли просто компенсировали затраты на создание бизнеса и управление им. Давайте построим единицы измерения так, чтобы ВВП составлял 100 долларов, а общий трудовой доход – 65 долларов. Доля рабочей силы составляет 0,65.

Теперь представьте, что конкуренция снижается, а свобода входа на рынок затрудняется. Бизнес получает возможность увеличить наценки с 5 до 10 %. Что произойдет далее? Спрос на капитал, рабочую силу и ресурсы снизится. Заработная плата также снизится. Воздействие на занятость зависит от готовности домохозяйств продолжать работать за более низкую заработную плату. Я использую консервативную модель, в которой домохозяйства продолжают работать[96]. В результате основными последствиями более высоких наценок окажутся более низкая заработная плата, более низкие инвестиции и более низкая производительность, в то время как занятость остается примерно такой же. Давайте детальнее рассмотрим цифры. Из-за снижения конкуренции ВВП составит всего 95 долларов, то есть на 5 % ниже. Доход рабочей силы упадет до 57 долларов. В результате доля рабочей силы в доходах составит 57/95, что равняется 0,6 и соответствует данным из главы 6. Основной капитал уменьшится на 10 %, что также соответствует разрыву, обсуждаемому в главе 4.

Давайте рассмотрим эти цифры в перспективе. ВВП США составляет около 20 триллионов долларов. Если бы мы могли сделать экономику страны столь же конкурентной, какой она была двадцать лет назад, ВВП увеличился бы на 5 % до 21 триллиона долларов. Выплаты наемным работникам составляют около 11 триллионов долларов. В конкурентной экономике они составили бы 65/57 × 11, или 12,5 триллиона долларов. Другими словами, мои расчеты показывают, что отсутствие конкуренции лишило американских работников дохода в размере 1,5 триллиона долларов. Это больше, чем весь совокупный рост их реальных доходов в период с 2012 по 2018 год. Отсутствие конкуренции стоило американским работникам шести полных лет роста доходов. По любым меркам это большие издержки.

Еще одним способом оценить важность данной проблемы является сравнение ее с другими политическими предложениями. Когда я пишу эти строки, США вступают в избирательный цикл 2020 года. Я не располагаю программами различных кандидатов, но меня удивило бы, если бы хоть один из них внес предложение на большую сумму.

Вернуться к экономике с высокой конкуренцией непросто. Те, кому выгодно отсутствие конкуренции, будут бороться за защиту своих корыстных интересов. Позвольте мне предложить несколько принципов, которые помогут вам ориентироваться в политических дебатах.

Несколько экономических принципов для XXI века

Принцип 1: Свободный вход, всегда и везде

Рынок не может быть свободным, если он не существует, поэтому монополия, безусловно, лучше, чем «зерополия». Но если рынок существует, нет никаких оснований полагать, что рента его действующих участников нуждается в активной защите, и есть много причин полагать, что обычно эта рента слишком высока. На практике стимулирование конкуренции повышает благосостояние. Как я объяснил ранее, собака избыточной конкуренции не залаяла.

Если вы верите в свободные рынки, вам нужно быть жестким со всеми. Американские политики и регулирующие органы допустили рост ограничивающих свободный вход норм как на федеральном уровне, так и на уровне штатов. Мы обсуждали свидетельства этого в главах 5, 8, 9 и 15, но наши данные, вероятно, отражают только верхушку айсберга. Консерваторы правы, утверждая, что США нуждаются в меньшем количестве правил. Но я бы уточнил – речь должна идти о таких правилах, которые препятствуют свободному входу или росту небольших фирм.

Мы также должны быть жестче с действующими участниками рынков, даже с теми, которые нам нравятся. Сегодняшние монополии – это вчерашние стартапы. Успешные фирмы всегда прекрасны, но и всегда чрезмерно велики. Успешные предприниматели – это всегда отчасти титаны, а отчасти – бароны-разбойники. Стив Джобс однажды сказал, что хочет «оставить свой след во вселенной». И он это сделал. Но это не должно мешать нам контролировать монопольную власть Apple. Средства конкурентной политики и антимонопольной защиты не