Странная смерть мистера Кобвела шокировала мэра, словно оскорбление нанесли его собственной персоне; исчезновение сестер Памкинс повергло в холодный гнев.

— Сержант Ричард Лэммл!

Когда Чедберн прибавлял имя к фамилии и званию, констебль Ингершама знал, что надвигается буря.

— Постарайтесь вдолбить женщине по имени Чиснатт, что ей придется покинуть развалюху, которую она арендует у муниципалитета, не платя ни гроша, если не замкнет на замок свою гадючью пасть, и что у нее есть все шансы не найти жилища на всей территории Ингершама. Это — во-первых.

Если коммунальные службы пересмотрят право на пенсию миссис Бабси, сия болтливая матрона узнает, что ей положена лишь треть суммы, которую она получает каждые три месяца. Мне не хотелось бы прибегать к подобным мерам, но, если кое-какие высказывания, рожденные бурным воображением сей дамы, не прекратятся… Это — во-вторых.

Мисс Сойер должна сразу и однозначно понять, что моя любимая пословица: «Слово — серебро, а молчание — золото». Она поймет, ибо не лишена ни ума, ни сообразительности. Это — в-третьих.

Брачный контракт Билла Блоксона и мисс Снагг готов и будет им вручен без пошлины. На пустоши Пелл и есть небольшая ферма, а поблизости пруд, который, как говорят, кишмя кишит рыбой. Отдел муниципальных владений получил приказ подготовить арендный договор сроком на девять лет на имя Блоксона; стоимость аренды — три фунта в год вместе с налогами.

— Черт подери, — вставил сержант, — это недорого.

— Вы верно подметили, сержант Ричард Лэммл, это совсем недорого. Кстати, официально предупредите вдову Пил-картер, что я даю ей отсрочку в уплате штрафа в шестнадцать фунтов и восемь шиллингов, назначенного за незаконную продажу табака и спиртных напитков. Даю отсрочку, но не аннулирую штраф.

— Прекрасно, — сказал сержант, — это называется надеть намордник!

— Идите, Лэммл!

Гроза миновала.

Сержант шагнул к двери, но остановился.

— Обязан доложить, господин мэр, — быстро проговорил он, — вчера в ратуше вновь объявилось привидение.

Как ни странно, но Чедберн не рассердился; он поудобнее устроился в большом кожаном кресле, вытащил из коробки черную сигару и медленно раскурил ее.

— Где же? — вполголоса спросил он.

— Оно стояло перед стеклянным закутком мистера Дува.

— А мистер Дув?

— Его лампа горела. Он перестал работать, положил на стол перо и стал внимательно смотреть на привидение.

— Дальше!

— Я удалился; мне надо было закончить ежевечерний обход помещений. Привидение обогнало меня около кабинета записи актов гражданского состояния и пересекло внутренний дворик. Как всегда, у него была длинная борода, его окутывали просторные одежды, на голове сидела шапочка; и как всегда, оно, казалось, не видело меня.

— Ладно, — вздохнув, промолвил мэр. — Я поручил мистеру Дуву вступить в переговоры с ним; это ему не удалось. Привидение никого не замечает. Ба! Оно никому не мешает… До свиданья, Лэммл.

Но когда дверь за констеблем закрылась, выражение безмятежности исчезло с лица Чедберна, а лоб прорезали глубокие морщины.

— Чтоб он провалился, проклятый призрак, — пробурчал он, — и без него забот по горло.

Схватил акустическую трубку со свистком и приказал:

— Пригласите мистера Дува! Но сначала принесите на подпись бумаги.

Через несколько мгновений в кабинет вошла девушка в роговых очках и поставила перед ним плетеную корзинку с тонкой пачкой бумаг.

— Здравствуйте, мисс Чемсен. Как ваши дела? Лечение свежим воздухом пошло на пользу?

Девушка покраснела и замялась.

— Мы возвращаемся в город, — сказала она после долгого молчания.

Мэр удивился.

— Мы предоставили вам чудесный коттедж.

Мисс Чемсен опустила голову и жалобно произнесла:

— Сестра не хочет там оставаться, и служанка грозится уйти.

Чедберн еле сдержал гневный жест, потом ласково сказал:

— Ну-ну, малышка, расскажи мне, что у вас не ладится.

Весь облик девушки выражал отчаяние.

— Я ничего не знаю, — захныкала она. — Люди боятся. Не спрашивайте меня, ни они, ни я не можем ничего объяснить, господин мэр. Днем Пелли — очаровательное место, цветы среди диких трав, пьянящий аромат шиповника, птицы, кролики. Но когда наступает вечер, ночь!

— Вечер, ночь? — повторил Чедберн. — И тогда?..

Мисс Чемсен заломила тонкие руки.

— О, не сердитесь на меня, я больше не могу говорить! Неизвестно почему, на вас нападает страх. Может, существуют незримые ужасы, которые в определенный момент становятся явью в какой-то день? Вы будете отрицать это, господин мэр, но клянусь вам, я верю в это… хотя до сегодняшнего дня не собрала доказательств.

— Дитя мое, — произнес Чедберн с доброй улыбкой, — когда нервы подводят бедных смертных, последние не стесняются в выражениях. Назовите мне факт, дайте реальное доказательство, и я во всем готов вам помочь. А пока хочу сделать кое-что для вас и ваших близких. Нам повезло — среди нас живет детектив из Скотленд-Ярда; говорят, он очень способен. Конечно, трудно наводить его на несуществующий след, требовать, чтобы он надел наручники на невидимку. Но ради вашего спокойствия я попрошу его заняться вашим делом.

Мисс Чемсен сцепила ладони, и в ее глазах появились слезы признательности.

— О, господин мэр, вы слишком добры!

— Доброта никогда не бывает излишней, моя милая, и не благодарите меня. Боюсь, почтенному мистеру Триггсу придется приложить немало усилий, чтобы изловить ужас собственной персоной. А пока не заставляйте ждать мистера Дува, я слышу его шаги.

Дув вошел, держа в руках толстую папку.

— Рисунки очень хороши, — начал он, — но не стану утверждать, что они великолепны. Вестминстерское аббатство изображено штрихами, без теней и рельефности. Все превосходно, но это не искусство.

— Хорошо, хорошо, — примирительно ответил Чедберн, — я не требую от вас большего. Я ценю в рисунке четкость, правильность и законченность линий. А в настоящем искусстве ничего не смыслю; следует простить мне сей недостаток.

Мистер Дув молча покачал головой и застыл в позе подчиненного, ожидающего указаний от начальства.

— Как поживает привидение? — вдруг спросил мэр.

— Оно совсем не изменилось, — спокойно ответил Дув, — и думаю, никогда не изменится. Оно существует в том измерении, откуда время изгнано. Вчера вечером оно остановилось перед большим стеклом моего кабинета, и я посмотрел на него. Оно проявляет полное равнодушие.

— Что сообщают по его поводу архивы?

— Я не нашел ничего. Но незадолго до ухода Кромвеля в темницу бросили одного гражданина Ингершама, уважаемого Джеймса Джоббинса. Джоббинс утверждал, что невиновен — не знаю сути предъявленных обвинений, — но погиб на эшафоте и, как многие люди, принявшие позорную смерть, дал клятву вернуться призраком на место своей злосчастной участи.