Потемкина в персонаже книги узнали моментально. С. Н. Глинка вспоминал: «В сильной вылазке против князя Григория Александровича ор (Радищев – А. Б.) представил его каким-то восточным сатрапом, роскошествующим в великолепной землянке под стенами крепости».

Самого Потемкина этот явный «пашквиль» абсолютно не задел. Он-то как зраз уговаривал Екатерину оставить книгу без последствий: «Я прочитал присланную мне книгу. Не сержусь. Рушением очаковских стен отвечаю сочинителю. Кажется, матушка, он и на вас возводит какой-то поклеп. Верно и вы не понего-дуете. Ваши деяния – ваш щит».

Вполне невозможно, Потемкин бегло пробежал только отведенные ему самому страницы и не обратил внимания на пропаганду «естественного самосуда» – а вот Екатерина моментально поняла, к чему такие теории могут привести… Оскорблена она была еще и на неблагодарность Радищева: «Грех ему! Что я ему сделала? Я занималась его воспитанием, я хотела сделать из него человека полезного Отечеству».

Это была чистая правда: в свое время именно Екатерина, прослышав о подающем большие надежды юноше по имени Саша Радищев, оплатила его обучение в Лейпцигском университете…

Между прочим, на следствии против Радищева интересовались не только литературой и идеологией, но и вещами гораздо более приземленными – состоянием дел на Петербургской таможне. Той самой, где в шкафу или под столом валялись неучтенными полтора миллиона неизвестно куда исчезнувших потом рублей. Но Воронцов, смывшись в свой бессрочный отпуск, увез в имение чуть ли не всю финансовую документацию таможни (в те времена высокопоставленные лица проделывали подобные фокусы запросто), а там бумаги опять-таки неведомо куда пропали, и следствие в этом направлении не смогло продвинуться ни на шаг…

Потемкин, конечно, давал массу поводов для критики – но сплошь и рядом сплетники обвиняли его в том, в чем он был не грешен совершенно. Болтали, например, что князь ради своих любимых устриц гоняет в столицу из Новороссии государственных курьеров, едут они якобы с важными казенными бумагами, а на деле – чтобы купить для начальника бочонок устриц и отвезти их опять-таки за государственный счет на тысячу верст.

Эту сплетню старательно изложил в своей книге Радищев, в выражениях не стесняясь: «в молодости своей натаскался по чужим землям», «полез в чины», «стал у устерсам (устрицам – А. Б.) как брюхатая баба, спит и видит, чтобы устерсы кушать».

Между тем Потемкин устриц не любил, вообще предпочитал русскую кухню (что в те утонченные времена считалось проявлением «грубости вкуса» и служило предметом насмешек). К тому же критиканы, люди от государственных секретов далекие, не подозревали, что подобные поездки курьеров Потемкина «за лакомствами» или за «дамской галантереей» порой служили просто-напросто прикрытием для серьезнейших операций. Как это было, скажем, с «французским маршрутом»: в революционный Париж приехал личный курьер Потемкина, отягощенный большой суммой денег. Он охотно объяснял всем и каждому, что по поручению светлейшего должен раздобыть в Париже бальные туфельки для Екатерины Долгоруков: этакий кузнец Вакула, разве что без черта…

На самом деле деньги предназначались чиновнику французского министерства иностранных дел, который за хорошую плату изъял из архивов и передал посланцу Потемкина кучу важнейших документов о переговорах насчет союза меж королем Людовиком XVI и Екатериной: в Петербурге не хотели, чтобы столь серьезные материалы попали в руки к новым революционным властям… Не посвященные в этакие тонкости посторонние долго сплетничали: вконец разложился светлейший, за черевичками для своей симпатии курьера в Париж гонял… А посвященные усмехались под нос и, разумеется, помалкивали.

Историк Масон писал о Потемкине: «Потемкин от всех его коллег отличает одно: потеряв сердце Екатерины, он не утратил ее доверие. Когда честолюбие заменило в его сердце любовь, он сохранил все свое влияние, и именно он доставлял новых любовников своей прежней наложнице. Все последовавшие за ни фавориты были ему подчинены, кроме одного».

Этот один, последний фаворит Екатерины – Платон Зубов, двадцатидвухлетний прапорщик гвардейского полка, попавший в «случай» помимо Потемкина. На него обратила внимание сама Екатерина. По отзывам современников, вьюнош красивый, но без особого ума. По некоторым свидетельствам, с ним теми же трудами занимался и его девятнадцатилетний брат Валерьян.

Ума, впрочем, Платону Зубову хватало, чтобы хапать где только возможно и помаленьку захватывать в свои руки все государственные дела. Он не мог рассчитывать свалить Потемкина в совершеннейшую отставку, но начал причинять немалое беспокойство князю. Так что последний год жизни Потемкина был не на шутку омрачен. Екатерина, увы, старела, была уже не та, что прежде и, очарованная новым любимцем, слишком многое ему позволяла. Из прапорщиков – в генерал-фельдцехмейстеры, всей российской артиллерии командир, флигель-адъютант и шеф Кавалергардского корпуса, и так далее, и тому подобное… Потемкин поначалу проглядел прыткого молокососа, но потом встревожился. Сохранилось его высказывание «Зуб болит, надо бы вырвать…»

Отправляясь в очередную поездку в Новороссию, Потемкин (еще не знавший, что эта поездка последняя в его жизни), тем не менее что-то такое предчувствовал. Та самая графиня Загряжская рассказывала потом Пушкину: «Потемкин приехал со мною проститься. Я сказала ему: „Ты не поверишь, как я о тебе грущу“. „А что такое?“ „Не знаю, куда мне будет тебя девать“. „Как так?“ „Ты моложе государыни, ты ее переживешь, что тогда из тебя будет? Я знаю тебя, как свои руки: ты никогда не согласишься быть вторым человеком“. Потемкин задумался и сказал: „Не беспокойся, я умру прежде государыни, я умру скоро. И предчувствие его сбылось. Уж я больше его не видела“.

И никто его больше не видел живым в Петербурге… В карете по дороге в Яссы, Потемкин почувствовал себя плохо. Его вынесли, положили на землю. Вскоре он умер.

Как водится, пошли слухи, что его отравили братья Зубовы но истине это нисколько не соответствует. Здоровье былинного великана и без яда было расшатанным донельзя.

Любопытно, что банкир Зюдерданд, обедавший с князем в день отъезда, умер в Петербурге в тот же день и даже, уверяют, в тот же час.

Его старый враг фельдмаршал Румянцев, которому Потемкин причинил немало неприятностей, плакал. Когда окружающие деликатно выразили недоумение, румянцев сказал честно:

– Чему удивляетесь? Потемкин был мне соперником, но Россия лишилась в нем усерднейшего сына.

Екатерина при известии о смерти Потемкина трижды впадала в обморок, ей пускали кровь, даже боялись, что умрет. Спустя год, в день смерти сподвижника, она отменила все встречи, весь день не выходила из своих комнат. Сохранились ее письма о князе: «Мой ученик, мой друг, можно сказать, мой идол, князь Потемкин-Таврический умер в Молдавии… Это был человек высокого ума, редкого разума и превосходного сердца, цели его всегда были направлены к великому… везде была ему удача, на суше и на море… он был государственный человек».

От Потемкина остались земли, грандиозная коллекция бриллиантов и три миллиона долгов.