Но в один прекрасный день зазвонил мой секретный телефон.

Это был Санни.

Барселона, январь 2008 года

Через четыре месяца после звонка Санни я сидел в обшарпанном гостиничном номере в Барселоне и вел переговоры с его боссом Патриком.

Нас было шестеро. Мы сидели вокруг шатающегося стола на двух односпальных кроватях. Мы с Патриком расположились с противоположных сторон у открытого окна. Санни и испанский агент под прикрытием сидели на краю одной из кроватей. Двое моих подручных, агенты ФБР из Майами, по-прежнему изображали колумбийских наркоторговцев и развалились на второй койке.

Скрытая камера в потолочном вентиляторе все записывала. Испанский отряд спецназа ждал по соседству.

Патрик, стройный самоуверенный француз армянского происхождения шестидесяти лет, под два метра ростом, сидел примерно в тридцати сантиметрах от моего лица и курил крепкие «Мальборо». У него были коротко стриженные седые волосы и белая щетина на подбородке. Карие глаза смотрели на меня терпеливо и сосредоточенно, взглядом снайпера. Он тщательно подбирал слова и выстраивал их в короткие предложения.

— Мы с тобой уже не молоды, — сказал Патрик по-французски. — Деньги — это хорошо, но свобода очень важна.

Я надеялся взять с собой франкоязычного агента ФБР под прикрытием для перевода, но бюро не смогло найти подходящего. Так что эту функцию выполнял офицер-испанец. Он переходил с французского на английский и с английского на французский быстро и с удовольствием, но у него был тревожный тон и женственный тембр, не соответствовавшие накалу переговоров. Я уже представлял себе, как мачо из ФБР смотрят видео в соседнем номере и гогочут.

Я сказал:

— Я тоже не хочу в тюрьму.

— Да, мы знаем, что важнее.

— Итак, — сказал я, надеясь, что они во всем признаются под запись, — расскажи мне об ограблении.

Патрик был только рад.

Я всегда говорю новичкам: надо отрабатывать все ниточки. Никогда не знаешь, какая из них приведет к разгадке.

Иногда результата приходится ждать долго.

Когда Лоренц самоустранился, агенты в бостонском офисе ФБР закрыли дело. Но подразделение в Майами не хотело отпускать Санни; там начали новое дело — операцию «Шедевр II» — и подманили его обещанием крупной сделки с наркотиками. Вскоре он снова позвонил мне, чтобы поговорить о картинах.

Сначала речь шла о Вермеере и Рембрандте. Но он стал предлагать и другие картины: четыре работы, в том числе Моне и Сислея, украденные прошлым летом из музея в Ницце. По словам Санни, эти две группы картин хранились у разных банд.

Я дал понять, что мне нужны полотна из Бостона, а не из Ниццы. Санни ответил, что сначала я должен купить картины из Ниццы. Это поможет завоевать доверие.

Когда путь к картинам из музея Гарднер снова открылся, я дал согласие, и Санни организовал встречу в Барселоне, чтобы договориться о цене картин из Ниццы. Мне показалось любопытным, что для встречи Санни выбрал Испанию. Мы знали по прослушкам, что Вермеера, скорее всего, там и держат.

Я решил, что упускать такой шанс нельзя. Даже если Санни водил меня за нос с работами из музея Гарднер, мы бы вернули картины из Ниццы и помогли моему другу Пьеру раскрыть крупную кражу. А если сделка с картинами из Ниццы приведет к сделке по Гарднер, мы сорвем джекпот.

Я подошел к встрече в Испании с особой осторожностью. Незадолго до того я узнал, что через несколько недель после нашей встречи в гостинице во Флориде Санни нашел одного из информаторов ФБР и предложил ему шестьдесят пять тысяч долларов за убийство Лоренца.

В гостиничном номере в Барселоне я не мешал Патрику рассказывать подробности крупного ограбления в музее Ниццы. Он гордился своей работой.

Патрик объяснил, что воскресенье в августе — самый немноголюдный день недели в самом тихом месяце. Он выбрал выкрашенный в абрикосово-кремовые тона Музей изящных искусств, потому что тот расположен на холме в спальном районе, вдали от туристических маршрутов. Я знал, что у этого заведения есть нечто общее с музеями Гарднер и Барнса: он был источником вдохновения и резиденцией меценатки, украинской княгини, жившей в XIX веке[34]. Там до сих пор хранятся важные работы, хотя он уже не смотрится так величественно на фоне городской бухты Ангелов: теперь он загорожен лесом безликих жилых домов.

Патрик описал своих четырех сообщников как двух близких друзей и двух неизвестных цыган. Все пятеро были одеты в синие комбинезоны работников коммунальных служб, лица закрыты банданами или мотоциклетными шлемами. Музей почти не охранялся. Камер наблюдения нет. Сигнализации тоже. Полдюжины дежурных охранников — безоружные прыщавые дети. «Слабаки», — вспоминал Патрик. Во Франции не было хуже одетых мужчин.

Патрик сказал, что его команде на все потребовалось четыре минуты.

Держа в руках пистолеты, воры открыли стеклянную входную дверь и приказали охранникам и горстке посетителей лечь на пол. Цыгане-подручные держали всех на мушке в фойе, остальные бросились к картинам. Один рванул через сад под открытым небом на первом этаже к задней галерее и схватил две картины фламандского художника Яна Брейгеля Старшего: «Аллегорию воды» и «Аллегорию земли». Патрик и его подельник поднялись по шестидесяти шести мраморным ступеням на второй этаж, затем сделали еще тридцать четыре шага, пройдя мимо фрески Шере и «Поцелуя» Родена в зал с картинами импрессионистов, висевшими на простых крючках. Патрик с приятелем сняли «Скалу близ Дьеппа» Моне и «Аллею тополей на берегах Луана» Сислея и помчались вниз по лестнице. Воры скрылись на мотоцикле и в синем фургоне «пежо».

Я уже читал досье французской полиции и хорошо знал эту историю. Но, когда Патрик рассказал свою версию, я восхитился его хитростью и безрассудством.

Делая одолжение Пьеру, я начал настаивать на Сислее и Моне. Найти их было важнее остальных, потому что они были собственностью французского правительства и предоставлены взаймы музеем Орсе в Париже. Брейгель принадлежал городу Ницца и стоил меньше.

Переговоры начал Патрик, оценив картины в сорок миллионов долларов. Я сказал, что он сошел с ума, все они стоят на легальном рынке не более пяти миллионов, а это значит, что на черном рынке им цена пятьсот тысяч. Мы торговались больше полутора часов в отвратительном номере с грязными шторами и спертым от сигаретного дыма воздухом. Кондиционер не работал, а потолочный вентилятор я включить не решился, боясь, что он испортит скрытую камеру и микрофон.

Патрик был агрессивным переговорщиком, и я оказался в необычной ситуации. В других случаях — с Рембрандтом в Копенгагене, головным убором легендарного воина апачи Джеронимо в Филадельфии, картинами Копловиц в Мадриде — я мог предложить любую сумму, зная, что мне не придется отдавать купюры. Но тут была вероятность, что придется попрощаться с деньгами за картины из Ниццы, — если мы будем почти уверены, что это приведет к картинам из музея Гарднер.