Однако он остановил ее, буквально пригвоздив к постели. Впившись в ее зрачки пронзительным взглядом, он поинтересовался:

– Как ты себя чувствуешь?

– Не знаю. Понятия не имею, как пойдет теперь наша жизнь и вообще как мне с тобой держаться. Спорить все время легко, я к этому привыкла. А вот как жить в мире? Не знаю, выйдет ли это у нас.

Теплые руки Николая накрыли ее голые ягодицы, ласково сжимая упругие округлости.

– Все очень просто, Рыжик. Будем двигаться день за днем.

Эмма почувствовала, как шевельнулась между их телами его плоть, ощутила пульсацию пробуждающейся в нем страсти. Он крепче притянул к себе ее ягодицы, не давая ей соскользнуть с него, в то время как губы его прокладывали жаркий влажный след по ее груди.

Она запротестовала задыхающимся голосом:

– Нет, Ник. Пора завтракать.

– Я не голоден.

– …И я не заходила утром к зверям.

– Они могут подождать.

– Сюда может прийти Джейкоб.

– Не придет. Он не зря мой сын.

Она в последний раз попыталась его отвлечь:

– У меня все саднит.

– Я буду осторожен, и все будет в порядке, - прошептал он, перекатываясь так, что она оказалась распростертой навзничь. Толчком раздвинув ее бедра, он начал старательно убеждать ее в необходимости остаться. Со стоном наслаждения Эмма поддалась обещаниям его рук и губ. Обещаниям, которые он жаждал исполнить до конца.

* * *

Николай, казалось, принял как нечто очевидное, что после происшедшего она будет рада видеть его в своей постели. И Эмма ему не отказывала. Быстро пролетела неделя, в течение которой она просыпалась каждое утро с чувством открытия. Она узнавала такие вещи о своем муже, о которых за долгие месяцы супружества даже не подозревала. Он бывал удивительно нежен, помогая ей расплетать на ночь тяжелые волосы, массируя наболевшую от шпилек и гребенок кожу головы. Иногда натирал смягчающей мазью ее руки, обветренные и поцарапанные от работы в зверинце, или врывался к ней в ванную и купал ее, словно она была маленькой.

Однажды его настроение приняло хищный уклон. Застав жену в зверинце, он, не обращая внимания на слабые протесты, прижал ее к стене, спустил с нее брюки и взял прямо так, стоя, пока они оба не удовлетворились, мокрые от испарины и задыхающиеся. Он дразнил ее немилосердно, провоцировал и заставлял смеяться до тех пор, пока она не переставала соображать, чего ей больше хочется - поцеловать его или убить.

В середине дня Эмма позировала Роберту Сомсу для портрета. Николай приходил наблюдать и всматривался в нее с такой сосредоточенностью, что она в конце концов изгнала его из комнаты.

– Я не могу сидеть со спокойным достоинством, когда ты ешь меня глазами, - заявила она мужу, подталкивая его к двери.

Николай неохотно повиновался, но, когда она захлопывала за ним дверь, смотрел хмуро.

Он еще раз рассказал ей о своем сне. Это произошло в тот день, когда они гуляли по заснеженным полям поместья. С неба плавно падали крупные снежинки, и Николай остановился, чтобы поцелуями смахнуть их с лица жены.

– Ты похожа на ангела, - пробормотал он, едва прикасаясь к сверкающим звездочкам, усыпавшим ее кудри.

– Ты тоже, - отозвалась она и засмеялась, стряхивая снег с его золотисто-каштановых волос. - На падшего ангела.

Николай внезапно затих. Эмма увидела, что он потрясенно уставился на нее.

– В чем дело? - настороженно осведомилась она.

– Ты выглядишь так, как тогда, в России. Я подарил тебе белую кружевную шаль, и ты покрыла ею голову.

"Я никогда не была в России!" - хотелось крикнуть ей, но она удержалась, внимательно вглядываясь в его лицо. Как же часто размышляет он о том таинственном периоде, когда перенесся в сон о прошлом! За его внешней невозмутимостью и замкнутостью Эмма ощущала отчаянную тоску, жадное стремление вернуть отнятое счастье. Николай всерьез верил в то, что в прошлой жизни они знали и любили друг друга. Конечно, ей не стоило поощрять такое заблуждение, но и высмеивать его за это она не могла.

– В том своем сне ты любил эту женщину, не правда ли? - тихо проговорила она.

Непонятное сильное чувство сверкнуло в его глазах.

– Этой женщиной была ты.

– Даже если и так, в этом нет ничего общего с нами нынешними, - сказала она. - В нашей теперешней ситуации это ничего не меняет.

– Для меня меняет все. Я помню, как прекрасно было любить тебя и быть тобой любимым.

– Мне жаль, если ты хочешь этого от меня, - сухим и чопорным тоном откликнулась Эмма. - Но это невозможно. Разве того, что есть, тебе мало? Быть в некотором роде друзьями, находить удовольствие в обществе друг друга?…

– Да, - последовал угрюмый ответ, - мне этого мало. Они в молчании продолжили прогулку и подошли к маленькой каменной часовне для православных русских слуг.

– Я никогда раньше в ней не бывала, - заметила Эмма. - Как она выглядит внутри?

Николай бесстрастно посмотрел на часовню и с тем же непроницаемым видом проводил Эмму к арочному входу. Распахнув дверь, он придержал ее, чтобы Эмма могла войти внутрь. Покрыв волосы голубым шарфом, Эмма вошла и стала оглядываться по сторонам. У стен, увешанных иконами, стояли высокие подсвечники с горящими свечами. Некоторые из них были зажжены недавно, их крохотные колеблющиеся огоньки сияли теплым желтоватым светом. Было торжественно и грустно. Казалось, стены часовни впитали в себя признания и мольбы всех верующих.

– Зажечь свечу? - приглушенным голосом спросила Эмма.

Николай не ответил. Суровые черты золотистого лица, казалось, застыли, сделав его поразительно схожим с окружавшими их византийскими ликами святых.

– Ну, вреда это не принесет, - решила Эмма, выбирая тонкую длинную свечечку. Она зажгла ее от уже горевшей и установила перед иконой Богоматери с младенцем. Затем она повернулась, взглянула на Николая, и у нее перехватило горло.

В глазах его стояли жгучие слезы. Он не мог сдержать чувств, увидев Эмму в окружении русских икон при свете свечей. Никогда еще он не испытывал такой муки. Казалось, Эмма властвовала над его жизнью и смертью. Он не мог представить, что с ним станется, если она так никогда и не полюбит его. Он страшился думать об этом.

Прошла вечность, прежде чем он заговорил, с нечеловеческим усилием взяв себя в руки. Голос его звучал тихо и ровно:

– Я не знаю, что произошло со мной в тот день. Не уверен, что это было: явь или сон. Знаю лишь одно - ты мне необходима.

Эмма стояла перед ним, в беспомощной растерянности глядя на человека, который ее соблазнил, женился на ней, а затем грубо предал. На самого сложного и волнующего мужчину из всех, кого знала. Дальнейшая жизнь с ним потребует от нее недюжинной отваги. Она словно оказалась лицом к лицу с тигром без решетки между ними. Она испытывала к нему смешанные и противоречивые чувства: страх, желание, гнев, нежность. Сможет ли кто-нибудь заворожить ее так же, как он? Стоит ли ей рискнуть и узнать на деле глубину его привязанности, его любви к ней?