– Что надо? – послышался недовольный голос Рована.

Свой вопрос Селена могла бы задать из-за двери. Однако все то же любопытство заставило ее приоткрыть щелочку.

– Я подумала, твой гость проголодался с дороги и не откажется от жаркого.

Увиденное поразило ее не меньше, чем если бы она застала обоих в постели. Полуобнаженный Гарель лежал на столе Рована, на спине. Рован сидел рядом, полностью одетый, но жутко рассерженный вторжением Селены. Похоже, она увидела нечто такое, что никак не предназначалось для ее глаз.

На том же столе были разложены плоские иглы. Рядом с ними стоял блестящий котелок, полный черной жидкости. Подстилка, на которой лежал Гарель, пропиталась чернилами и кровью. Начиная с левой груди, вниз, к бедру, уходила вязь татуировки.

– Убирайся, – велел Рован, даже не взглянув на нее.

Гарель, наоборот, поднял голову. Чувствовалось, что ему больно. В его рыжих глазах отражалась боль вместе с ярко горящими свечами. Неужели уколы иглами могли заставить страдать такого сильного, смелого воина? Или виной слова на древнем языке, которые Рован выкалывал ему вокруг сердца и грудной клетки? По каким-то причинам Гарель решил добавить к имеющимся татуировкам новые. А старых у него было более чем достаточно. Издали они сливались в один черный узор, пересекаемый белыми линиями шрамов.

– Хочешь поесть? – спросила Селена, продолжая глазеть на татуировку, кровь и железный сосуд с чернилами.

Похоже, Рован с одинаковой легкостью и умением держал в руках и меч, и иглу. Не сам ли он делал татуировки на своем теле?

– Оставь здесь, – бросил ей Рован.

Чувствовалось, он готов откусить ей голову. Придав своему лицу выражение полного безразличия, Селена поставила поднос на кровать и направилась к двери.

– Прошу прощения, что помешала.

Какими бы ни были причины для новой татуировки, какими бы ни были отношения между Рованом и Гарелем, она не имела права вторгаться. Боль в глазах гостя была красноречивее слов. Такая боль была ей знакома. Взгляд Гареля метался между нею и Рованом. Он раздул ноздри. Пытался ее почуять.

Ей нужно немедленно убираться отсюда.

– Простите, – еще раз пробормотала Селена и вышла.

Пройдя всего пару шагов, она привалилась к стене, растирая себе лицо и лоб. Какая же она дура! Рован – ее учитель. Она – ученица. Какое ей дело до того, чем он занимается вне развалин храма, куда они ходят каждый день? С чего она взяла, что он будет рассказывать ей о своей жизни? Происходящее за дверью его комнаты не касалось ее и не должно было касаться. Разве она охотно рассказывает другим о себе?

Умом она все понимала. Но скрытность Рована почему-то больно задевала.

Селена уже собиралась брести к себе, как дверь комнаты снова открылась и оттуда выскочил взбешенный Рован. Он буквально искрился гневом. Однако это не испугало, а, наоборот, подхлестнуло Селену вновь приблизиться к опасной черте. Лучше гнев, чем беззвучная тьма, норовящая увлечь ее в бездонную пропасть. Селена знала: сейчас он накричит на нее. И все же она успела спросить:

– Ты делаешь это ради заработка?

– Во-первых, это не твое дело. – Рован сверкнул зубами. – Во-вторых, я бы никогда не опустился так низко.

Рован выразительно посмотрел на нее, и в его взгляде было все, что он думал о ее прежнем ремесле.

– Лучше бы дал мне пощечину, чем так.

– Чем как?

– Чем без конца напоминать мне, до чего я жалкая и никчемная трусиха. Поверь, я и сама это знаю. Так что лучше ударь меня. Я устала глотать оскорбления и утираться. Между прочим, ты даже не соизволил предупредить, чтобы тебя не беспокоили. Если бы ты сказал хоть слово, я бы и не сунулась в твою комнату. Мне стыдно, что я влезла вот так. Но ты бросил меня внизу.

От последних слов ей самой стало страшно. Потом горло сдавила боль.

– Ты бросил меня, – повторила Селена.

Вокруг нее снова разверзалась бездна. Возможно, отчаянный страх перед этой бездной заставил ее прошептать:

– Я не бросала никого. Никого.

До этого момента Селена и не подозревала, как ей это важно и как ей хочется, чтобы Ровану не было на нее наплевать.

Его лицо снова начало мрачнеть.

– Я ничего не могу тебе дать. И ничего не хочу давать. Иных объяснений, кроме тех, что связаны с твоим обучением, ты от меня не услышишь. Меня не волнует, через какие испытания ты успела пройти или что ты собираешься дальше делать со своей жизнью. Чем раньше ты перестанешь скулить и жалеть себя, тем раньше мы расстанемся. Ты для меня ничего не значишь, и мне наплевать, как ты к этому относишься.

Тоненький звон в ее ушах перерос в гул. А ниже был такой знакомый пласт оцепенения и отупения, когда уже ничего не видишь, не слышишь и не чувствуешь. Селена сама не понимала, почему все происходит именно так. У нее тоже были все основания ненавидеть Рована, но… Как было бы здорово, если хотя бы одна живая душа знала о ней всю-всю правду и при этом не испытывала бы к ней ненависти.

О таком можно было только мечтать.

Она молча пошла к себе. И с каждым шагом свет внутри ее дрожал, как пламя свечи на ветру.

Пока не погас.

Селена не помнила, как пришла в свою комнату, как повалилась на кровать, даже не сняв сапоги. Снов своих она тоже не помнила. Утром она проснулась в каком-то тусклом мире. Обычно голод и жажда хватали ее за горло с первых же минут. Но сегодня она не ощущала ни того ни другого. Встав, она двинулась на кухню – помогать готовить завтрак. Окружающий мир по-прежнему оставался бесцветным. Звуки, обычно такие громкие и резкие, тоже слышались как будто сквозь плотно закрытые двери. Однако внутри у нее был странный покой. Она чувствовала себя камешком в ручье.

Она не заметила, как прошел завтрак. Кухня опустела. Кажется, рядом говорили двое. Шепот принадлежал Малакаю. Смех – Эмрису.

– Ты только посмотри, – произнес Эмрис, подойдя к чану, в котором она мыла посуду, рассеянно глядя в сторону двора. – Какой подарок мне Малакай купил!

Перед ее глазами блеснула золотая рукоятка. Только сейчас до Селены дошло: это нож. Новый нож с золотой рукояткой. Это была шутка. Богам захотелось пошутить. А может, боги всерьез ее ненавидели.

Рукоятку украшала чеканка с изображением цветков лотоса. Впадинки заполняла лазурная эмаль, отчего вся цветочная гирлянда напоминала речную волну. Эмрис улыбался. Его глаза сверкали. Какая знакомая форма ножа. Где-то она уже видела похожий, и игру солнца на блестящей золотой поверхности тоже видела…

– Я его купил у торговца с южного континента, – пояснил Малакай.

Чувствовалось, он рад не меньше Эмриса.

– Прямо из далекого Эйлуэ.

Эти слова разорвали завесу, удерживавшую Селену в оцепенении. Неужели, кроме нее, больше никто не слышал оглушительного треска?