— Руководство военной контрразведки поставило задачу, — заявил он оперативникам, — принять все меры, чтобы не допустить повторения «Бароном» факта исчезновения шпиона Гордиевского. Объект явно готовится покинуть пределы нашего государства.

— Видно, янки наобещали ему большие деньги где-нибудь в заграничном банке. Вот жадность фраера и губит, — заметил один из контрразведчиков.

— А может, просек нашу неаккуратную работу? — поправил хозяин кабинета.

— Не может быть, Алексей Петрович, — с чувством уверенности в невозможности прокола заявил подполковник Ивов. — Делали все филигранно. Нигде, по-моему, мы не наследили. Иначе бы он повел себя по-другому.

После этого совещания все силы чекистов были брошены на выяснение конкретных планов шпиона.

А когда один из оперативных работников получил сведения о приобретении Барановым авиабилета в Вену, стало ясно — он «делает ноги». К этому времени у контрразведчиков были уже легализованные уликовые материалы, хотя и добывались оперативным путем.

11 августа 1992 года полковника Баранова Вячеслава Максимовича задержали при прохождении пограничного контроля в аэропорту Шереметьево-2. Официальный предлог имелся — фальшивый заграничный паспорт. Разбирательство от пограничников перешло к военным контрразведчикам. На первом же допросе он признался в своем намерении покинуть страну из-за всеохватного страха за содеянное преступление перед Родиной и ожидаемого ареста. Он признался в своей причастности к американской агентуре.

Сразу же нашлись ответы на многие невыясненные вопросы, и в частности о внезапном появлении денег на ремонт личной автомашины.

«Я получил 1250 рублей от американской разведки на ремонт личной автомашины „Жигули“, — скажет он на первом допросе военным контрразведчикам. — На встрече с сотрудником ЦРУ, давшим эти деньги, я понял, что американцы не собираются вывозить меня и мою семью из СССР».

А через несколько дней на следствии он дополнительно показал:

«Ни условия, ни способы, ни сроки возможного меня и семьи вывоза из СССР с американцами не обсуждались и до меня ими не доводились. На мой вопрос о схеме вывоза в обоих случаях — и в Дакке, и в Москве — следовали заверения общего характера. Говорили, что мероприятие такого рода очень сложно и требует определенного времени и усилий для подготовки. Мол, такая схема будет доведена до меня позже.

Довольно скоро у меня возникли серьезные сомнения в том, что такая схема когда-нибудь будет мне сообщена, а теперь… мои сомнения превратились в уверенность».

Но не только магнит денег тянул шпиона в Вену — его гнало из Москвы душевное потрясение, вызванное постоянным ожиданием беды за предательство. Разве можно жить спокойно, когда все время дрожишь от страха? Наверное, нет…

Следствие закончилось, доказав, что Баранов в силу непродолжительности сотрудничества с американской разведкой и выдачи ей сведений, уже известных ЦРУ, не нанес серьезного ущерба ГРУ. Кроме того, переданная шпионом информация противной стороне не повлекла провала известной ему нашей агентуры. Эти смягчающие обстоятельства были оценены на суде.

19 декабря 1993 года Военная коллегия Верховного суда РФ вынесла приговор, назначив ему наказание ниже низшего предела: шесть лет колонии строгого режима с конфискацией изъятой у него валюты и 50 % принадлежащего ему имущества и лишением звания полковника.

Судьба предателя, как он сам считал, была к нему благосклонна. После освобождения из заключения он несколько лет жил в Москве. Жена за это время нашла нового спутника жизни, а он вынужден был просить недавних хозяев принять его на ПМЖ. Бывшего военного разведчика-«оборотня» янки приняли, учитывая его «заслуги перед США», но приняли без «подъемных и авансов» и без предоставления гражданства. Гражданство надо еще будет зарабатывать. Как это делать, хорошо знают такие типы, как «Барон». Из него выжимать то, что еще не выдоили…

Багаж почти двухлетнего опыта, наработанного во Львове после окончания Высшей школы КГБ при СМ СССР, был для Стороженко стартовой площадкой для всей последующей работы в органах госбезопасности. Если влияние его наставника майора Деева он оценивал как тактическую основу, то уроки первого оперативного начальника отдела генерал-майора Мозгова Николая Кирилловича были для него стратегической линией не только в службе, но и во всей последующей жизни.

Доклады для оперативных совещаний генерал готовил сам, толково излагая аналитическую фабулу оперативного процесса подразделения с успехами и просчетами каждого военного контрразведчика. Он никогда не устраивал разносов. Был всегда предельно корректен и конкретен в оценке работы того или иного офицера-оперработника. Брак в работе называл «лихорадкой навыворот: он начинается жаром, а кончается холодом».

Любил он образные слова. Так, нерадивых сравнивал с человеком, несущим работу, как дохлую собаку. Запомнился с тех пор его афоризм о болтунах: меч и огонь менее разрушительны, чем болтливый язык.

Генерал жил в коллективе и коллективом. На физподготовку приходил раненько до работы со всеми офицерами. Бегал на равных, разминался и играл в волейбол. Однажды во время игры один из перворазрядников-волейболистов при туше попал генералу в лицо. Удар был такой силы, что он еле устоял на ногах, брызнули слезы, и, наверное, посыпались искры из глаз. Но он достойно отыграл игровое время и даже намека не сделал обидчику.

Как-то генерал Мозгов пригласил Николая в кабинет и, положив руку на плечо, по-отцовски тепло спросил:

— Ну, как, сынок, служится? Слыхал-слыхал, что вписался в коллектив. Молодец! А я вот не молодец — квартиры пока тебе не могу дать. А какова же служба без собственной крыши?! Трудно небось с лейтенантской зарплатой? И заначку не отложишь. Мне о твоей квартирной проблеме говорил начальник сектора полковник Зотов. Да и кадровик напоминал наш — полковник Забродин.

— Ничего, товарищ генерал. Пока терпимо, крыша над головой есть, — дождь не льет, — искренне ответил Стороженко.

— Мне нравится твой ответ. Мужской он, взрослый. Однако есть вариант, — пришла разнарядка в Венгрию. Поедешь? Там чекистская практика приближена к боевой. Да и материально полегче, — продолжал разговор Николай Кириллович.

Николай дал согласие и в последующем не жалел.

Прошло два десятка лет после той беседы во Львове с Николаем Кирилловичем. Николай уже работал в центральном аппарате военной контрразведки и узнал, что Мозгов недавно переехал в Москву после ухода на пенсию. В конце 80-х они встретились на юбилейном вечере в честь очередного Дня Победы в клубе имени Дзержинского.

Стороженко сразу же узнал его по приятному прищуру все еще живых, не подернутых возрастной усталостью глаз, всегда смело глядевших на собеседника.

— Здравия желаю, товарищ генерал, — привычно по-военному обратился Николай к нему.

— Здравствуйте, товарищ полковник, — заулыбался Мозгов.