Автор подошел сзади и встал так, чтобы тела их лишь самую малость соприкасались.

— Что ты о ней думаешь?

— Что ты не Ван Гог.

— Куда уж мне! — Он ущипнул ее за щеку. — Мое лучшее полотно то, что я когда-то создал на твоем теле.

Воспоминания о тех минутах до сих пор заводили Алекс, но она ухитрилась сохранить самообладание, даже вопреки тому, что Дункан потерся о нее самым недвусмысленным образом.

— Насколько точен твой выбор красок?

— Бог свидетель, я сам хотел бы знать! Слушай, у тебя такая попка… может, позволишь мне ее разрисовать?

Хотя Алекс дала себе слово, что больше не купится на такое предложение, по телу прошла горячая волна предвкушения. Художник художнику рознь. Один творит шедевры на холсте, другой — на живой плоти. В последнем Дункан не сравнится ни с кем.

Пока Алекс размышляла, он успел запустить руки ей под майку. Пальцы пробежались вверх по животу, ладони накрыли груди. Она повернулась в кольце рук (или Дункан повернул ее, но какая разница?), и они оказались лицом к лицу.

— Слушай, подержись минутку за эту штуковину.

Он взял ее руки, завел ей за голову и положил на низкую вешалку для полотенец (их там было много меньше, чем кое-как прополосканных тряпок, которыми он вытирал руки во время работы). Затем с поразительной ловкостью задвинул узкую тумбочку под вешалку, между стеной и Алекс, так что той пришлось изогнуться дугой. Благодаря все тем же урокам танца дуга вышла вполне изящная.

— Ну, прекрасно! И долго мне так оставаться?

— Вплоть до дальнейших указаний.

Дункан закатал ее майку и небрежно закрепил получившийся жгут вокруг локтей. Алекс возвела глаза к потолку.

— Я что, связана? Жгут свалится от первого же движения!

— Извини, но кожаные ремни и наручники я оставил дома.

Дункан наклонился и лизнул по очереди каждый торчащий сосок. Дуга стала еще круче, прямо-таки балетных очертаний, когда тело невольно потянулось за отстранившимся языком. Еще одно касание — и Алекс ощутила первый слабый трепет между ног, предвестник будущего оргазма. Поразительно, как этот тип умеет перебросить ее с нуля почти на пик наслаждения!

«Почти» длилось еще некоторое время, потому что Дункан спешить не любил. Его метод был простым и действенным: удерживать ее в промежуточном состоянии, пока напряжение плоти не станет невыносимым, пока она, уже не сознавая себя, не начнет умолять: скорее, скорее! Он проявлял чистой воды садизм.

За время их романа Алекс изобрела свою собственную маленькую игру — научилась притворяться, что ее не забирает, ну нисколечко. Иногда таким манером удавалось добиться скорейшего облегчения.

Вот и теперь она сказала так кисло, как сумела:

— Слушай, жутко неудобная поза. Если я останусь в ней надолго, заработаю ущемление нерва.

Уловка сработала, но не так, как хотелось.

— В самом деле, — отреагировал Дункан. — Погоди, я сейчас!

Он вышел и вернулся с подушкой, которую сунул ей под поясницу. Бедра приподнялись, обеспечив ему удобный угол для дальнейших манипуляций.

Алекс попробовала увидеть себя его глазами, и картина так ее взволновала, что от первого же прикосновения с губ сорвался стон. За ним последовал другой, более протяжный, когда губы втянули сосок в рот. Она сделала ошибку, выдав себя. Пришлось снова имитировать скуку.

— Я вижу в углу над телевизором паутину. Не понимаю, как ты можешь терпеть грязь! Устрой горничной разгон.

— Кляп я тоже не захватил, но его и не нужно. Сгодится любая тряпка из тех, что у тебя над головой.

— Ты так не сделаешь!

— А ты не вынуждай.

Дункан усмехнулся, и Алекс не удержалась от ответной усмешки. Они так здорово умели вместе позабавиться! Жаль, что он скоро уедет, но пока он здесь, надо наслаждаться каждой минутой, использовать каждый шанс. Алекс приподняла голову и призывно облизнула губы.

Дункан склонился над ней, но помедлил, ища ее взгляда. Сердце сразу зачастило, и он почувствовал не только физическое желание, но и нежность. На глаза навернулись слезы.

Почему, ну почему он должен уезжать?

Дункан обнял ее одновременно властно и ласково, его объятия напоминали мягкую и удобную колыбель, в которой хотелось покоиться. Алекс находилась во аласти могучего и совершенного чувства, сравнимого с прекрасной музыкой. Хотелось унестись на его крыльях, растянуть миг надолго.

«Я люблю его!» — подумала она.

Любовь! Ее невозможно не узнать, от нее нельзя откреститься. С той минуты как ощутил ее — ты ее пленник.

Но как она могла? Почему не убереглась? Постельные игры и удовольствия — вот что их связало, и так должно оставаться до самого отъезда Дункана. Им так хорошо вместе лишь потому, что оба щедры на выдумки, на смех и поддразнивания. Им никак нельзя доводить дело до серьезных отношений. Они слишком разные. Дункан — бродяга, пират, «Индиана Джонс от живописи». Для него нет ничего святого в области чувств, в его глазах она всегда будет только добычей — в точности как мечталось в день их встречи.

И даже если против всех ожиданий он ответит на любовь, что у них будет за жизнь? Как и ее родители, он не способен усидеть на месте, а она больше не в силах кочевать по свету. Однажды она уже занимала второстепенное место — в сердце отца. Больше она подобного не вынесет.

Алекс не знала, пытался ли Дункан заглянуть ей в глаза, когда оторвался от ее губ. Она их закрыла. Довольно и того, что она влюбилась в него — не хватало еще, чтобы он прочел любовь в ее взгляде!

Обычно ласки бывали медлительны — Дункан упивался ее наслаждением не меньше, чем своим собственным. Однако на сей раз он вел себя так, словно вконец изголодался, словно они не виделись много дней. Торопить момент оргазма не пришлось. Не успела Алекс опомниться, как он ворвался в ее тело с нетерпением, обычно ему несвойственным, и с резкостью почти болезненной. А она… она только радовалась его жадности и даже не подумала поставить это ему в вину.

Когда они лежали в объятиях друг друга, прислушиваясь к затихающим содроганиям, Алекс подумала, что никогда еще у них не было момента такой полной и абсолютной близости.

— А теперь что? — спросила она, пытаясь разрядить момент легким тоном. — Надеюсь, я заслужила свободу?

— Не спеши.

Дункан приподнял голову и скользнул затуманенным взглядом по ее телу. Взгляд задержался на ключике.

— Говоришь, ключик — дедушкин подарок?

— Да. Он подарил его мне к двадцать первому дню рождения и сказал, что он от его сердца.

— Похоже, сердце у него не самой чистой пробы, — хмыкнул Дункан. — Позолоченное, и позолота понемногу сходит.

— Да ты что! — возмутилась Алекс и завозилась в своих путах.