леска вылетели два эскадрона 2-го лейб-Павлоградского полка. Они были в цветных синих и зеленых фуражментах, в белых рубахах и алых рейтузах. Как водопад, они обрушились на первую линию красноармейцев. Не останавливаясь, смявши первую, они бросились на вторую. Все три цепи бежали врассыпную, бросали винтовки, увертываясь от сабель гусаров. Все это случилось так быстро, что заняло не более нескольких минут. Павлоградцы возвратились с десятками пленных и опять исчезли в леске.

Большевики, вдруг проснувшись, открыли английский огонь по месту, где недавно была их передняя цепь. Перенесли огонь и на нас. Как видно, где-то в Каховке или за ней было две батареи, потому что ложилось по 8 снарядов. Они поддерживали огонь более двух часов. Интересно, как мало опасности было от этих снарядов, ударяющихся в сыпучий песок: кроме песочного дождя, мало что происходило.

Положение наше на дюнах было хорошее, видно всю окрестность, но был один недостаток. Хотя перед самой Каховкой была довольно широкая полоса открытого поля, но ближе перед нами лежали виноградники. Если бы красные ночью пробрались под их покров, легко могли бы подойти к нам незаметно. Петр решил выставить три дозора, и уланы сейчас же последовали нашей инициативе.

Я только что вернулся с расставления дозоров, взял у Петра бинокль и лег на верхушку дюны посмотреть, видны ли пулеметные гнезда большевиков. Передо мной был маленький кустик травы, которая, я по глупости решил, делала меня невидимым.

Вдруг какой-то беззвучный голос мне сказал: «Двинься налево, быстро». Я сейчас же прокарабкался футов пять налево. Пулеметные пули, которые визжали над головой или ударялись в песок, вдруг точно снесли косой кустик травы. Я перекрестился: «Спасибо, Богородица и святая Варвара!» Мне всегда казалось, что чудеса случаются часто, но что мы их как-то не замечаем и говорим себе, что это совпадение. Но то, что мы небрежно называем совпадением, в действительности, я думаю, дело ангела-хранителя, может быть, Богородицы, святой Варвары, или святого Николая, или кого-нибудь, назначенного за нами смотреть. Легко положить, что это судьба или рок, но это само по себе доказывает, что наша жизнь зависит от небесных сил.

К трем часам появились наши подкрепления. Их было более семидесяти человек с Андреем Стенбоком и Сергеем Артамоновым. Эскадрон опять был не совсем по штату, но почти что полный.

Но большевики решили сбить нас с дюн и начали наступление через виноградники. Дозоры донесли об этом заранее. Артиллерийский обстрел усилился. Пулеметы трещали не переставая. Песок вокруг нас кипел, что сковородка на печке. В виноградниках красных было трудно видеть. Дозоры отошли. Мы сидели и ждали появления красных на краю виноградника, но они где-то застряли. Вдруг шагах в пятидесяти они ринулись. Тут дюны сыграли гораздо большую роль, чем наш огонь. Сыпучий песок так затормозил красных, что мы сбивали их по одному. Они все лезли, скользили и падали, но наконец отхлынули обратно в виноградник. Не теряя ни минуты, мы перешли в контратаку, ныряя между рядами, но большевики уже бежали. Даже Петр, который сам о себе говорил: «Я и в корову в пяти шагах промахнусь», сбил двух или трех.

Потери у красных были большие. Мы тут же похоронили 68 убитых и подобрали 27 раненых. У нас всего было двое легкораненых, но у бедных улан, у которых дюны были ниже, было 5 убитых и 11 раненых. Убит у них был командир эскадрона ротмистр Лишин.

Мы опять поставили дозоры, но большевики больше не пробовали атаковать.

Скоро после этого произошел странный случай. Маленького Врангеля[295], эстандарт-юнкера по прозвищу Анютка, послали на единственной нашей лошади узнать, кто у нас был на правом фланге. Он поскакал через поле направо и исчез. Когда он появился опять, большевики осыпали его снарядами. Он шел карьером, когда снаряд разорвался под его лошадью. Он взлетел в воздух. Мы все ахнули. Но когда пыль рассеялась, стоял Врангель на ногах и держал лошадь. Он быстро влез и прискакал. Ни он, ни лошадь не были ранены. Справа оказались синие и желтые кирасиры.

К вечеру все затихло. Ночь опять была темная, но очень теплая. Мы лежали на обратной стороне дюны, на еще теплом песке. Петр проходил вдоль линии, остановился и уселся. Как всегда, стал философствовать. Отчего-то разговор пошел о популярности, почему некоторые люди популярны, а другие нет. Одни, он говорил, не делали никаких усилий, чтобы быть любимыми, и тем не менее их все любили. Другие, наоборот, были со всеми любезны, вели себя прекрасно, а их отчего-то не любили. Я вдруг понял, почему он поднял этот вопрос, хотя он никого не называл.

– Что ж, и очень хорошему человеку может чего-то недоставать, тем не менее такой человек может быть всеми уважаем.

– Да на чем это все основано?

– Трудно сказать, но думаю, что человека искреннего всегда любят больше.

– Но что, если человек сдержанный, или был воспитан очень строго, или у него комплекс неполноценности и он боится сделать ошибку, или просто скромный? – сказал Петр.

– Да все это возможно, но люди не разбираются и могут думать, что человек неискренний.

– Ты прекрасно знаешь, о ком мы говорим.

– Да, знаю, он очень хороший человек, но мне с ним разговаривать трудно.

– Я тоже говорить с Сергеем не могу.

– Разве это важно – быть популярным?

– Может быть, не важно, но это помогает солдатам. Что они о нем думают?

– Говорят, что он никогда не ругается, в карты не играет, не пьет, не курит и за девками не таскается, значит, будто бы что-то скрывает. И ты и я знаем, что он просто так воспитан.

– Но тем не менее мы оба с ним говорить не можем.

– У меня ничего с ним общего нет, о чем…

– Ш-ш… молчи… слушай…

– По звуку – кавалерия.

Петр поднял бинокль и стал смотреть в темноту.

– Вот, смотри… туда…

Я взял у него бинокль и посмотрел. Я был удивлен, что можно видеть так далеко во тьме.

– Это конный разъезд.

– Это я вижу, но чей?

Петр обошел дозоры, удостовериться, что не спят. Он, как видно, ожидал пешей разведки.

На рассвете появилось какое-то командование. Появились полевые кухни. Пришел Петр в серьезном настроении:

– Через час мы переходим в наступление. Нам приказано выбить красных из Малой Каховки. – И пошел дальше.

Но скоро приказ был отменен. Опять большевики открыли артиллерийский огонь, и затрещали пулеметы. Они никак не могли найти дальность, и большинство снарядов ложилось далеко за нами. Мы не двигались.

В половине третьего