– Ныне многие в Алтайский Камень бегут. Целыми семьями, особенно как пять лет тому здешние Демидовские заводы к казне отошли. С той поры наши дети в зачет рекрутчины на заводах пожизненно работу справлять приписаны. А мы харчами заводской люд обеспечиваем. Бежал мой Макарушка от каторжной работы в староверческий скит, да вот, вишь, и там не уберегся… Был бы теперь жив, с вами отпустил бы – ищите заветную страну мужицкого счастья. Есть она, старики сказывали, есть где-то далеко-далеко в верховьях реки Катуни, за каменными хребтами. Не всякому дано осилить те хребты, потайных троп не зная, не всякому… Мой вам совет – вдоль Чарыша идите. Здесь и жилье чаще встречается, и не заплутаете по чужой стороне. По Оби вверх до Бийска не так и далеко. А там и Катунь-река течет. С богом.

Илейка поклонился Парамону, поднял тяжелую котомку и пошел вдоль берега, отыскивая знакомый вяз. И обрадовался несказанно, когда из темных уже зарослей навстречу с тихим повизгиванием метнулся Иргиз, а потом послышалось покряхтывание отца Киприана.

– Изволновался я, брате. Что так долго? – спросил отец Киприан, отпихивая нетерпеливого Иргиза от котомки.

– Мог бы и вовсе не вернуться… Повстречал родного брата нашего доброго знакомого Федота Жигули из Станового, – ответил Илейка, в темноте нащупал руку монаха и крепко сжал ее, радуясь тому, что все так обошлось.

– Ну-ка, расскажи, – и монах настороженно прислушался к спокойному журчанию недалекого каменистого Чарыша.

Серые, грубо сколоченные крепостные ворота открылись, когда до них осталось десятка два саженей. Навстречу обозу выступил караульный с тяжелым ружьем на изготовку, подергал стариковскими колючими усами и прокричал возницам:

– А ну прижмись в сторону! Дай пройти воинской команде!

Обоз, с которым отец Киприан и Илейка подъехали к Бийской крепости, приостановился. Из полураспахнутых ворот, теснясь между скрипучими массивными створками, прошествовала воинская команда с барабанщиком и молодым офицером во главе. Сквозь лихую дробь доносилась четкая команда:

– Ать-два! Ать-два! Левой-правой!

В последнем ряду вислогубый солдат засмотрелся на горбуна-монаха, который с кряхтением слезал с воза, сбился с такта и едва не упал. Длинная палка капрала тут же напомнила недавнему рекруту – не считай ворон!

Отец Киприан одарил возницу медным пятаком, сунул руку для поцелуя и благословил его.

– По городу мы и так, пеши дойдем, – буркнул отец Киприан и пожаловался Илейке: – Кажись, все кишки перепутались от несусветной дорожной тряски. Здешние каменья не чета российским проселочным дорогам на пыльной подушке! Охо-хо! И ноги не гнутся – отсидел до омертвения.

Бийская крепость, отстроенная в 1718 году взамен сожженной ойратами семью годами раньше Бикатуньской крепости, поразила побродимов суровостью строений, многолюдством чинов военных и штатских, крепкими постройками складов, амбаров, магазинов и казарм, которые узкими оконцами скорее напоминали воинские бастионы, нежели жилые помещения. Поодаль на звоннице рубленой церкви, словно бы по случаю появления побродимов, благовестили в старенький колокол.

– Ишь, медь-то с трещинкой, – отметил отец Киприан, прислушиваясь к дребезжащему звону.

Без труда отыскали постоялый двор – над затоптанным крыльцом висел погашенный фонарь, сквозь его закопченное стекло еле просматривался маленький огарок свечи.

Вошли в просторный обеденный зал – пахнуло жареным луком, из темного чулана через приоткрытую дверь тянуло застоявшейся в бочках соленой рыбой.

К побродимам бесшумно подошел расторопный облысевший хозяин лет пятидесяти с припухшими верхними веками и невыспавшимися глазами.

– Чем трапезничать будете, святой отец? – выслушал и проворно удалился на кухню, неслышно ступая войлочными чунями.

Побродимы уселись к столу возле окна. За серым частоколом крепости открывался вид на далекие синие горы, на облака, которые словно замерли, ненароком зацепившись отвислыми брюшками за острые скалы, и потому никак не могли сдвинуться с места. Отец Киприан перевел взгляд с далекого нагорья на поджарого мужика за соседним длинным столом. Он был одет в алую рубаху под добротным суконным кафтаном. Темные волосы аккуратно расчесаны, окладистая борода свисала едва ли не в большую глиняную миску с гречневой кашей. Жевал мужик медленно, как будто берег больные зубы и опасался давануть случайный камешек.

«По обличию – не из нищебродов, нам подстатных, – прикинул отец Киприан, наблюдая за мужиком в алой рубахе. – А едет, по всему видно, издалека – сапоги изрядно побиты, да и кафтан давно не чищен».

Хозяин постоялого двора сам принес с кухни наваристые говяжьи щи, ломтями нарезанный ржаной хлеб, две очищенные луковицы. В глиняной миске поставил отварное мясо, посыпанное толченым чесноком, соль в круглой деревянной солонке, положил обширканные сотнями зубов белесые деревянные ложки, когда-то облитые красной глазурью. Рядом же поставил пузатенький кувшин с квасом и две оловянные кружки. Поклонился.

– Спаси тебя Бог, сын мой, – поблагодарил отец Киприан. Перекрестились, жадно стали хлебать щи, не забывая, более по привычке, нежели сознательно, поглядывать по окнам.

Два бешеных таракана столкнулись на прокопченной матице и брякнулись вниз – один звонко хлопнулся жесткой спинкой о столешницу, а другой попал в щи. Отец Киприан от неожиданности вздрогнул, потом буркнул незлобиво:

– Эка тварь неразборчивая, – вынул ложкой таракана и плеснул под стол. Второго Илейка сильным щелчком успел забить в темный угол запечья.

По каменистой улице проскакал верховой драгун, смешно подпрыгивая в седле на полусогнутых ногах, должно, сытно отобедал, а теперь бережет переполненное чрево. Поодаль у добротного, забрызганного подсохшей грязью забора паслось спокойное стадо подросших за лето гусят. И вдруг, ошалев от воинственного пыла, кургузый и низкобрюхий гусак ни с того ни с сего бросился на пожилого чиновника, который неспешно постукивал тростью по камням улицы. Гусь дугой изогнул шею и, прижимая ее к пропыленной мураве, грозил вцепиться чиновнику в икры повыше модных туфель с железными бляшками. Чиновник отскочил, замахнулся тростью, а гусак, величаясь одержанной победой, задрал клюв и загоготал, раскинул потрепанные в бесчисленных драках крылья и побежал к своему пернатому потомству.

Тучный чиновник неслышно прошел вдоль улицы, направляясь к постоялому двору.

«Должно, холост, ежели кормится на постоялом дворе, а не у себя дома», – подумал отец Киприан. Прислушался – за прикрытой дверью хозяин за что-то отчитывал нудным спокойным голосом нерасторопную стряпуху.

Входная дверь, подобно голодной свинье поутру, взвизгнула ржавыми петлями и открылась. Чиновник, задев о косяк плечом, вошел, прищурил подслеповатые глаза, осмотрел зал, отыскал взглядом побродимов и пошел к ним. Из-за кухонной двери мельком выглянул хозяин и тут же скрылся.