— Ладно, хватит. — Мастер принялся ворочаться в сугробе, пытаясь встать. — Меня Карма ждет.

Тим подхватил его и легко поднял на ноги.

— Я, собственно, хотел тебя проводить, — признался он. — Давай я тебя под руку возьму, а ты раскроешься, ладно? Не стесняйся. Нормальное дело. Устал человек.

— Чего тут стесняться… — вздохнул Мастер. — Чуть сознание не потерял… Укатали. Забодали. Задолбали. Затрахали…

— Не падайте ухом, поручик! — попросил Тим. — Нельзя вам.

— Я капитан, — сказал Мастер. — Во всяком случае, по документам. И даже старший уполномоченный. Упал намоченный. Точнее — замоченный.

— Нельзя, — повторил Тим. Они шли не спеша, в ногу, и день уже не казался Мастеру таким серым. Он только хотел бы, чтобы Тим перестал изрекать банальности.

— Сам знаю, что нельзя, — огрызнулся Мастер. — А что можно, а?

— Да ничего! — рассмеялся Тим. — По большому счету, останавливать генераторы тоже нельзя. У людей же «ломка» начнется.

— Они не так уж долго сидят на допинге. И вообще, по мне пусть лучше сдохнут, чем живут под давлением. Нельзя у целого народа отнимать свободу воли…

Внезапно Тим замедлил шаг. Мастер, смотревший под ноги, поднял глаза. Они уже подошли вплотную к воротам Базы. И возле будки КПП здоровенный, под два метра ростом, увешанный амуницией охранник проверял документы у невзрачного тощего чернявого мужичка, показавшегося Мастеру знакомым. Мастер оглянулся на Тима. Тот буквально ел мужичка взглядом. Тощий поежился и через плечо бросил на Детей косой настороженный взгляд.

Мастер высвободил руку и шагнул вперед. Тим поработал на славу, Мастер чувствовал себя отдохнувшим, свежим и привычно злым на весь мир. А уж этого мужичка он просто ненавидел. Было за что.

— Вы какого хрена здесь делаете, сударь? — спросил он с угрозой в голосе.

— Здравствуй, Витя! — сказал тощий.

Мастер по-собачьи приподнял губу и сложил руки на груди. Тощий обернулся было к охраннику, будто ища поддержки, но тот вдруг напрягся, выпятил челюсть и грозно зыркнул на него из-под козырька. Тощий опять повернулся к Мастеру и растерянно всплеснул руками.

— Не понимаю, — пробормотал он. — Ты что, не узнаешь меня?

— Не слышу ответа, — процедил Мастер сквозь зубы.

— Черт знает что такое… — сказал тощий. — Прости, а ты-то что здесь делаешь?

— К кому он пришел? — спросил Мастер охранника.

— Сейчас, — кивнул охранник послушно, заглядывая в бланк пропуска. — Вот, пропуск заказан…

— Я не понимаю! — перебил его тощий, повышая голос. — Что все это значит?! Я здесь по приглашению господина Ферапонтова, и мне непонятен смысл этого допроса! Виктор, почему вы делаете вид, что мы с вами не- знакомы?

— Точно, — кивнул охранник. — Ферапонтов. А вы не кричите, посетитель. Здесь вам научное учреждение, а не редакция какая-нибудь…

— Кто такой этот Ферапонтов? — поинтересовался Мастер у Тима. Тот недоуменно хмыкнул. Его явно забавляла ситуация, и совершенно нельзя было по его виду догадаться, что Тим сейчас мертвой хваткой «держит» охранника. А вот к тощему Тим даже и не прикасался. Видимо, как и Мастер, он хотел чистых реакций. То есть правды и ничего, кроме правды.

— Здесь написано — третий корпус, отделение шесть, — доложил охранник.

Мастер вздохнул свободнее. Сектор «Ц» занимал корпуса с пятого по восьмой. Значит, эта гадюка здесь по своим делам, и нечего так на него кидаться. Но слишком уж сегодня много совпадений…

— Здорово, Гершович! — вдруг нарушил молчание Тим. — Как самочувствие?

Тощий принялся затравленно озираться, словно ища лазейку, чтобы удрать. Но охранник крепко прижал к животу его удостоверение, а свободную руку положил на дубинку.

— Как-как ты его назвал? — переспросил Мастер.

— Гершович, — сказал Тим. — А ты думал, что это знаменитый журналист Гаршин? Это просто язвенник Гершович, мой бывший пациент. Весьма неблагодарный пациент, хотелось бы заметить.

Тощий закатил глаза и сжал челюсти. Охранник убрал руку с дубинки и с интересом заглянул в удостоверение. На лице его отразилась мучительная работа мысли.

— Гаршин Иван Иванович, — прочел он.

— Это не поддельный документ, — разочаровал его Тим. — Просто в порядке исключения господину Гершовичу в редакционное удостоверение вписали псевдоним без указания настоящей фамилии. Уникальный случай. За особые заслуги перед Родиной.

— Хватит паясничать! — попросил Гаршин.

— Мне тоже сделать вид, что я вас не помню? — учтиво поинтересовался Тим. — Или, может, мне представиться, чтобы облегчить процесс идентификации? Между прочим, если бы вы были честнее в свое время, я бы успел вам долечить язву. А теперь, я вижу, она вас беспокоит.

Гаршин заскрипел зубами.

— Чего вы хотите? — спросил он.

— Сержант, будьте любезны, верните посетителю его документы, — сказал Тим. — И пропуск тоже. Спасибо. Пошли, Иван Иваныч, поболтаем.

Тим повернулся и двинулся к чистой от снега лавочке метрах в тридцати от КПП. Мастер последовал за ним, постепенно успокаиваясь. Он уже все для себя выяснил, а сводить с Гаршиным старые полузабытые счеты казалось глупым. Но Тим, видимо, так не считал. Гаршин понуро шаркал ногами сзади.

Тим с размаху уселся на скамейку, и Мастер, садясь рядом, отметил, что тонкое и легкое на вид черное одеяние отлично защищает его от десятиградусного мороза. Или Тим греется каким-то внутренним теплом?

Гаршин остался стоять. Вот ему-то явно было холодно.

— Ну что, Гершович, как теперь платят на Лубянке за врагов народа? Поштучно? — спросил Тим.

Гаршин разглядывал снег под ногами.

— Я тебя не понимаю, — пробормотал он сдавленным голосом. — При чем здесь я?

— Ты — паук, — сказал Тим.

— Нет!

— Ты — паук, — повторил Тим. — Причем ты не просто стукач дешевый, а самый настоящий штатный сотрудник. Тебя мой отец спалил. Я у него все про тебя выяснил.

Мастер слушал Тима, внутренне содрогаясь. Десять лет назад пауками сенсы называли сотрудников КГБ.

— Да нет же! — воскликнул Гаршин. — То есть да, но… Я в отставке. По здоровью…

— Мелкий паучишка, — сказал Тим почти жалостливо. — Сколько ты судеб загубил! И, главное, свою тоже. Ты помогал гадам плести большие сети, но никогда не знал, для чего они. Ты тоже попался. Тебя прожевали и выплюнули. И ты даже не понял толком, в чем участвовал!

Гаршин, казалось, готов был на месте провалиться. Но и уйти он тоже не решался.