Становится ясно, почему в своих дневниках Константин Константинович ни разу не упомянул имя Блока. Да и был ли он знаком с его поэзией?.. Во всяком случае, после смерти Иннокентия Анненского он отметил, что прочитал в газете «о каком-то современном стихотворце Анненском» (17 сентября 1910 г.).

С поэзией начала XX столетия, которую принято называть серебряным веком великий князь был почти незнаком. Разве что популярного Константина Бальмонта прочитал и признал безобразными его стихи, посвященные революции. О его лирике он высказался более снисходительно:

«Невинные, безобидные его стихотворения проникнуты рисовкой, громадным самомнением. Смелость мысли нередко граничит у него с бессмыслицей, нелепости попадаются часто. И все же нельзя отрицать в нем дарования, а его плодовитость рождает во мне зависть» (26 ноября 1907 г.).

Поэзия, как и проза, была ценна для Константина Константиновича, в первую очередь, с нравственной стороны.

«Кони[123] прислал мне несколько образчиков новейшей современной литературы, вырезки из декабрьской и январской книжек «Русской мысли» — стихи Ф. Сологуба и Валерия Брюсова и «Последние страницы из дневника женщины» последнего. Гнусность, цинизм, порнография невообразимы» (12 января 1912 г.).

Вновь и вновь перед великим князем вставали образы гениев Пушкина, Лермонтова, Фета — и не хотелось смешивать их с действительностью. Действительность он просто-напросто отвергал.

Православие несло с собой такие чистые понятия, как послушание, благочестие, благоговение, мертвенное служение, печалование, почитание, небесная голубизна, любовь к Спасителю. У одних вера была лишь во внешней набожности, что сродни ханжеству, у других Бог присутствовал в мятущейся душе. Он помогал выносить страдания. Увы, в радости его забывали.

* * *

Самые эмоциональные стихи Константина Константиновича — о любви к Богу. Христианство захватило его еще с детства. Он не только был напоказ религиозен, но пронес через всю жизнь чистый образ Христа, ни разу не усомнившись в Нем.

«Я так люблю Господа, так мне хотелось бы изъявить Ему свою любовь. Тут внутренний голос говорит: «Занимайся, астрономией, исполняй свой долг… Неужели в астрономии долг? Ах, если б я был учеником Спасителя! Как бы я тогда ходил за Ним, как бы я хотел быть на месте ученика «его же любляше Иисус», который возлежал у Его Груди. О, как бы я слушал все Его слова! Чего бы я ни сделал для Него» (23 марта 1876 г.).

«Я сижу в комнате. Звезды мне видны. Я сейчас пойду молиться на балкон» (3 сентября 1876 г.).

«Проснулся с тяжелым сердцем — я вспомнил некоторые грехи, которые забыл открыть священнику на исповеди» (24 марта 1877 г.)

«Мне нравится молиться Богородице. Читая «Богородице, Дево, радуйся», мне так и хочется просить Ее порадоваться вместе со мной, войти в мою радость» (5 июля 1877 г.).

«Высшая добродетель есть самопожертвование. Пример ее нам показал Христос Своей смертью… Быть может, когда мне удастся исполнить свое желание и я научусь жертвовать собой в пользу других, на том свете Господь вспомнит о моем старании подражать Ему и простит меня (6 ноября 1877 г.).

Любимым днем Константина Константиновича всегда была Страстная пятница — день, более других располагающий к молитве, когда вспоминаются крестные страдания Спасителя, Его смерть и погребение.

«Любимый мой день в году — Страстная пятница. Я перед ним благоговею, в нем есть что-то таинственное и грустное. Я никогда достаточно не могу насладиться им, сосредоточиться и постичь его величие» (18 апреля 1880 г.).

Константин Константинович мечтал в юности стать монахом и посвятить свою жизнь улучшению жизни духовенства. Позже ему хотелось стать обер-прокурором Святейшего Синода, чтобы трудиться на благо Церкви и ее паствы. Первое желание было неосуществимо, родители никогда не дали бы согласие на его пострижение в иноки. Второе тоже оказалось несбыточным: четверть века, с 1880 по 1905 годы, должность обер-прокурора Святейшего Синода занимал всесильный Победоносцев. А когда вакансия освободилась, Константин Константинович уже был не в чести у Николая II. Да и сам он, устав от полубезумного всеразрушающего бытия, не ждал уже ничего, кроме покоя.

Великий князь встречался со многими знаменитыми священнослужителями — отцом Иоанном Кронштадским, старцем Авросием из Оптиной пустыни и другими подвижниками благочестия. Но они не запали глубоко в душу.