Я покачал головой.

— Не думаю, что Исо виновата в том, что ее entendedor — грубиян, дурак, пьяница и маменькин сынок с эдиповым комплексом, из-за которого, вероятно, и клюнул на нее. Нет, на нее мне обижаться не за что.

— Не сомневайся, я все передам слово в слово, — пообещала Гарсенда. — Мы же не хотим, чтобы она решила, что ты испытываешь по отношению к ней malvolensa, так что, думаю, и она, и Маркабру захотят выслушать твои объяснения.

Маргарет и Торвальд смотрели на нас с открытыми ртами.

Аймерик вмешался:

— Пожалуй, ты шокируешь наших каледонских друзей.

Я собрался было разразиться смущенными объяснениями, но Гарсенда меня опередила.

— Что ж, тогда я позволю себе шокировать вас еще сильнее. Все дело в карьерных соображениях. Жиро не может себе позволить остаться без какой бы то ни было репутации и репутацию себе может завоевать кошмарной ссорой и поединком с принцем-консортом. На ваш взгляд, это, наверное, выглядит ужасно глупо, но таковы правила, по которым мы живем — по крайней мере это помогает избавлять от сорвиголов и людей, которые легко заводятся. Их ни в коем случае нельзя допускать к руководству страной. — С этими словами она обняла меня и крепко поцеловала — абсолютно неэротично. Этим поцелуем она словно сказала мне: «Ты мне нравишься». — Ну, будьте осторожны и возвращайтесь целыми и невредимыми, — пожелала она всем нам. — А когда ты станешь премьер-министром, я бы хотела стать Manjadora d'Oecon. Мэгги, смотри, чтобы этот маньяк вас всех не угробил. Увидимся через несколько дней после вашего возвращения, Засим последовала еще одна серия объятий, после чего она гордо удалилась в своем развевающемся на ветру плаще.

Через несколько минут все участники экспедиции расселись по машинам, и «коты» медленно тронулись по улицам.

Провожающие бежали позади и рядом с вездеходами. Я не отводил глаз от проезжей части, потому что среди провожающих были дети, и я страшно боялся, как бы кто-нибудь их них не угодил под гусеницы «кота». Тормозное устройство позволяло совершить резкую остановку, но для этого надо было вовремя и с большой силой надавить на педаль.

Сидевшие в машинах то и дело открывали двери, высовывались и махали руками провожающим. Маргарет, сидевшая рядом со мной на сиденье сменного водителя, тоже отчаянно размахивала руками.

— А я и не знал, что вы так подружились с Гарсендой, — сказал я. — Ты, похоже, бегала на Ярмарку чуть ли не каждый день?

— Да, мы довольно часто виделись, — ответила Маргарет еле слышно, поскольку Пол сидел совсем близко. — Она чем-то похожа на Валери, только безо всяких неврозов и агрессии. Мне она очень нравится.

— А где Валери? — спросил я, включив наружные микрофоны, чтобы всем был лучше слышен уличный шум и хуже — наш разговор.

— В последнем вездеходе. Царственно машет рукой, можно не сомневаться. С каким-нибудь смазливым парнем из очереди желающих, которому пару дней назад удалось обзавестись местом. Я имела в виду очередь желающих попасть в число участников экспедиции, а не очередь желающих подобраться к Валери. Эта очередь длиннее, но идет быстрее.

В голосе Маргарет звучала нескрываемая язвительность.

Я хмыкнул, не отрывая глаз от дороги. Конечно, по аквитанским меркам Маргарет вовсе не выглядела, как donzelha.

Но вот сплетничать была мастерица на все сто. Пожалуй, если бы я был воспитан в более строгих правилах, меня бы ее речи шокировали, но на самом деле из-за этой ее склонности она мне нравилась еще больше.

— А я и не догадывался, что другие зовут тебя «Мэгги».

— Дома меня только так и зовут. Как-то раз на Ярмарку заглянула моя мама, и Гарсенда услышала, что она меня так назвала, вот и стала тоже так называть. Мне это не очень нравится именно потому, что так меня зовут дома. Кроме того, я заметила, что ты обычно называешь нас полными именами.

— Ну, — проговорил я, — «Маргарет» не только красиво по звучанию, но очень похоже на аквитанское «Магрита».

Она прижалась ко мне. Мне стало страшно за безопасность детей, сновавших около вездеходов, но в принципе я не имел ничего против.

— Мне все равно, как ты меня будешь называть, — заявила Маргарет.

— Но если ты примешься называть меня «Джерри» или, не дай Бог, «Ро» (это были две мои клички в детстве, которые я терпеть не мог), — то я, пожалуй…

— То ты, пожалуй, разозлишься, — закончила она за меня. — Я тоже терпеть не могу всяческие клички. — Но знаешь, каледонцы обожают сокращенные имена. А меня они только раздражают. Ну представь себе «Тори» вместо «Торвальда»!

Тут я не выдержал и расхохотался.

За то время, пока мы ехали по городу, я кое-что взял на заметку. Я сидел за рулем второго «кота» в колонне, а первую машину вела Анна К. Тервиллигер, которая, как правило, свои четыре рабочих часа водила грузовые вездеходы. Честно говоря, я очень надеялся на то, что водитель она более хороший, чем поэтесса. Не заметил, почему Анна вдруг сбавила скорость, но дистанцию между машинами сохранить успел. Машину Анны сильно тряхнуло пару раз, и только тогда я заметил, что она развернула гусеницы в сторону, параллельно друг другу. После серии таких разворотов гусеницы встали под углом в девяносто градусов относительно первоначального положения, что позволило «коту» легко свернуть на перпендикулярно лежащую улицу. Я не понял, зачем она повернула, но повел машину за ней. Обернувшись, я увидел, что остальные два вездехода едут за нами.

Только чуть позже, когда Анна сделала еще один поворот и вывела машину на параллельную улицу, я понял, в чем дело.

Около пятидесяти человек приковали себя цепями к фонарным столбам и улеглись на проезжей части. Вокруг стояло оцепление «псипов», пристально наблюдавших за ними. В руках у всех были плакаты или таблички с надписями, люди что-то кричали нам и тем, кто нас сопровождал, но надписи на плакатах были на рациональном языке, и выкрики тоже звучали на этом же языке — излюбленном диалекте экстремистов. Короче говоря, я ничего не понял. Мы объехали демонстрантов, для чего пришлось практически заехать на тротуар. Я бросил вопросительный взгляд на Маргарет, и она объяснила:

— Они говорят, что устроили голодовку. Это безработные, и они скорее умрут от голода, чем примут «подачку» — так они называют пособия по безработице. Некоторые из них даже требуют, чтобы пособия отменили, чтобы «неугодные» скорее умерли.

— Они что, серьезно?

Мы объехали последних демонстрантов, и я снова вывел «кота» на проезжую часть.

— Я так думаю, что некоторые — вполне серьезно. — Она вздохнула. — А другие, может быть, просто так, выпендриваются, но теперь им будет уже некуда деваться, раз уж они сделали такие заявления публично.

— Но как же они могут называть себя «неугодными», если настолько набожны, что готовы умереть?